Дракула.

 

Необходимое вступление для читателей этого текста.

 

 

Некоторые исторические факты умышленно искажены автором.

В тексте описание Влада Дракулы не соответствует историческому облику.

Раду чел Фрумос (Раду Красивый), который в реальности был сводным братом Влада III (Влада Дракулы) и ставленником турецкого султана Мухаммеда, в тексте представлен родным братом Влада и его сторонником, как в антитурецкой борьбе, так и во всех остальных деяниях. В тексте так же упоминается о том, что отец Влада Дракулы, Влад II наследовал трон от Мирчи Старого, тогда как в реальности трон перешел к нему от Александра I. Побега Влада из Эгригез, как такового, не было; султан Влада отпустил занять валашский трон, когда стало известно о казни его отца. Резиденция Влада Цепеша располагалась в замке Бран, в Сигишоаре, в тексте же резиденция перенесена в Тырговиште.

Warning!

Текст содержит элементы гомосексуальных отношений.

 

 

 

 

...Два ветра гуляли над брошенным полем

Они меж собою вели разговоры

А солнце садилось, а поле – к закату

А ветры гуляли, вели разговоры....

 

«Два ветра»,

Tikkey A. Shelyen, Rowan Tower

 

Пролог.

Лето, 1456 год.

 

Нога соскользнула, не удержавшись на каменистом выступе.

-         Курва-мать! – приглушенно выругался человек, ухватившись за торчащий из земли корень.

Несколько камней, сорвавшихся вслед за первым, полетели в пропасть. Метнув быстрый взгляд им вслед, человек извернулся, как змея, плотнее вжался в каменистый склон и очень эмоционально добавил несколько нелитературных эпитетов в адрес обрыва, и замка на другой его стороне. Немного подумав, помянул и своего брата, по милости которого ему приходится сейчас висеть над пропастью и мечтать о том, чтобы не сорваться вслед за камнями.

Сердце несколько раз возмущенно стукнуло о грудную клетку, но подчинилось выдержке своего хозяина.

Нужно было перебраться на другую сторону. Любой ценой.

Отрезанный от лесных холмов пропастью, обрывающейся в аду, не иначе, замок сливался с грядой гор, перебраться через которые можно было разве что на крыльях.

Ладони ветра развели ползущие по небу тучи, и луна залила светом всю округу, что не добавило хорошего настроения человеку, перебирающемуся через пропасть – обитателям замка, кем бы они ни были, достаточно было бросить один лишь взгляд с крепостной стены и вся тайная миссия провалится, как помои в отхожее место.

Действовать нужно было быстро.

Человек, балансируя на небольшом каменном выступе обрыва, отцепил от пояса свернутую кольцами веревку с крюком на конце. О хорошем замахе нечего было и думать, но выбирать не приходилось. Раскачав крюк, человек исхитрился вывернуться так, чтобы дать руке место для небольшого размаха. Крюк глухо стукнулся о противоположный склон пропасти, скользнул вниз, но не оборвался.

Человек потянул другой конец веревки, проверяя, прочно ли та закреплена.

-         Надо же, - пробормотал он. – С первого раза. Ну, с божьей помощью...

С этими словами, наспех перекрестившись, он перехватил конец веревки, плотно обмотал вокруг кулака и прыгнул вниз. Ветер, как плеть, просвистел в ушах, и соседний  склон обрыва мгновенно вырос перед ним. Оттолкнувшись от каменистой стены пропасти, человек повис на веревке. Переведя дух, он нащупал ногой камень, торчащий из земли. В голове как-то совсем некстати прозвучал резкий голос старшего брата: «Абсолютно гладких стен не бывает, меньшой». Голос успокаивал.

...Конечно, кому еще он мог доверить эту миссию? Если в этом замке действительно обосновались мятежники, то опасно было посылать  с разведкой кого-то, кому не доверяешь полностью и безоговорочно. А  старшой доверял только ему.

Извиваясь, как ящерица, человек осторожно пополз вверх по склону.

 

***

В оружейном зале замка горел свет, в лучах которого четверо подростков, пятнадцати-семнадцати лет отроду, внимательно следили за поединком двух мужчин. Те кружили друг напротив друга с двумя бастардами1, обмениваясь ударами и шуточками. Звон клинков разносился по всему залу, перемежаясь со смешками фехтующих. Один из них, высокий, черноволосый мужчина, лет тридцати пяти, уводя клинок противника в сторону, отбросил с глаз длинную челку и насмешливо хмыкнул. Второй – чуть ниже ростом и годами младше, невозмутимо усмехнулся и хорошо поставленным голосом изрек какую-то гадость.

Старший отреагировал стремительным перекатом, перехватил клинок в левую руку и, словно кобра метнулся к противнику. Атака была отбита, а контратака заставила черноволосого развернуться спиной.

-         Жиль, побереги свой  маршальский... тыл.

Вслед за этими словами противник черноволосого молниеносно развернулся. Длинные темно-каштановые волосы хлестнули его по лицу, клинок, словно молния, очертил полукруг и замер у горла второго мужчины.

- Туше.

Брови последнего насмешливо приподнялись:

-         Этьен, по-твоему, мой... тыл располагается здесь? Тебя ключница в детстве учила? К слову...

Жиль кивнул, предлагая противнику самостоятельно определить положение его клинка. Конец лезвия застыл на полметра пониже горла Этьена.

-         Туше, - ухмыльнулся Жиль. – Так что ты там говорил о моем маршальском тыле?

-         Чтоб тебя, - с чувством прокомментировал Этьен.

-         И тебе доброй ночи.

Мужчины усмехнулись, отсалютовали друг другу клинками и отошли к оружейной стойке.

-         Птенец, коль скоро превзойдет Хозяина, оставит последнему право смиренно удалиться на покой, забраться в кровать, надеть ночной колпак и пить куриный бульон? - резким движением головы Этьен отбросил за спину тяжелую волну вьющихся волос.

-         Вряд ли, - его собеседник, носящий имя Жиль, пожал плечом. Черные глаза сверкнули, скользнув по юношеским фигурам в другом конце фехтовального зала. – У нас знатная разница в возрасте, а значит и в опыте. Сто тридцать лет, если не ошибаюсь? Ты тоже на месте не стоишь... Удалиться на покой и при этом – забраться в постель? Мессир Храмовник, вы противоречите сами себе. 

-         Н-да, мессир маршал?

Этот голос оживил в памяти Жиля картину золотистого, терпкого меда, льющегося из больших лоханей,  в которые его собирали когда-то в поместье деда... Голос, отзывающийся жгучей мелодией,  кипящей в голодных венах, мелодией, затягивающей в тугой комок все нервы в теле...

Оставив оружие у стойки, Этьен и Жиль  обернулись к ожидавшим их подросткам.

Старший – неулыбчивый темноволосый  юноша, с серьезными глубокими глазами – внимательно наблюдавший за поединком и старавшийся не упустить ни одного движения Жиля и Этьена, сейчас явно осмысливал ход поединка. Двое  других, обнявшись, стояли поодаль. Внешне они совсем не походили друг на друга. Старшего из пары природа наделила темными волосами и зелеными глазами, взгляд которых – глубокий и затягивающий в кружащуюся темно-зеленую бездну, казалось, проникал сквозь любой предмет, любое тело – взгляд за пределы существующей реальности. Подросток обнимал за плечи младшего –  мальчишку, лет четырнадцати на вид. Светловолосый и сероглазый, тот походил на неуправляемого чертенка – порочная лукавинка во взгляде, устремленном на своего собеседника, насмешливый, капризный изгиб губ. Несмотря на внешнюю несхожесть этих двоих, что-то родственное неуловимо мелькало в движениях, манерах, взгляде. Особенно – взгляде.

Пара подростков, в отличие от старшего, была занята не поединком, а друг другом.

Последнему – утонченному сыну Востока – на вид сложно было дать более пятнадцати лет. Темные сверкающие глаза, черные кудри, тяжелыми волнами спускающиеся на плечи, тонкие черты лица – словно кристаллы льда, укрытые тонким покрывалом снега. Полускрытые тенью, они мерцали, словно предрассветный Млечный Путь. Юноша молча стоял у стены, скрестив руки на груди и наблюдая за приближающимися Этьеном и Жилем.

-         Ну что, котята, - улыбнулся Жиль подросткам, - проголодались?

-         Мессир Жиль, - томно отозвался светловолосый, - вы имеете в виду «проголодались» или «проголодались»?

-         Я имею в виду, Мишель, обычную человеческую еду, - сверкнул глазами Жиль, но без злости во взгляде, - И хватит тискать братца во время тренировки.

-         Мессир Жиль, - лукаво прищурился Мишель, - а вы ревнуете?

-         Мишель! – сурово одернул его Жиль, но глаза Хозяина смеялись.

-         Все-все, молчу-молчу, мессир. Считайте, что я не вампир, а рыба.

-         Мишель, - свел брови старший подросток. – Не дерзи мессиру.

-         Пресвятая дева, - картинно вздохнул Мишель, вывернувшись из объятий брата, и укоризненно взглянул на старшего. – Рене, почему все обитатели замка считают своим патриотическим долгом воспитывать меня?

-         Я не воспитываю, - влился в разговор новый голос – певучий, словно звон горного хрусталя.

-         Амалек, ты –  редкое исключение, - фыркнул Мишель в ответ на эту фразу.

-         Да ладно тебе, братик, - примирительно обнял его зеленоглазый. – Ты же любишь быть в центре внимания, так что не нужно жаловаться. Мессир Этьен, мессир Жиль, мы идем?

Мишель улыбнулся брату, прижавшись щекой к его плечу.

-         Два брата-ренегата, - пробормотал Рене.

-         Н-да? – не замедлил отреагировать  Мишель, хитро прищурившись в сторону Рене. – А как там дальше? Два брата-ренегата: Рене-гад...

Договорить он не успел. На месте Рене внезапно возник волк, и волк этот был разозлен. Мишель попробовал увернуться, но не успел – одногодка с угрожающим рычанием бросился на него, ударив передними лапами в грудь... И вот уже два волка – темный и пепельный, сцепившись, катаются по полу.

-         А ну – хватит! Оба! – рявкнул Жиль.

Резкий окрик подействовал, как удар плети в собачьей стае. Два молодых волка моментально прекратили возню и уселись, едва ли не по команде «смирно».

-         Быстро, назад, в людское обличье, - скомандовал Жиль.

Мишель и Рене, все еще кося друг на друга недобрым глазом, подчинились приказу Хозяина. Амалек и зеленоглазый Рауль переглянулись: эти двое друг друга стоили.

-         А теперь все – немедля в столовую!

Подростки, следуя указанию старшего, вышли из залы.

Этьен хмыкнул.

-         Маршальский тон не пропьешь. Воспитатель...

-         Твоими стараниями, Этьен. Так как насчет постели, мессир Храмовник?

-         Я подумаю, мессир маршал, - усмехнулся Этьен.

 

Вспышки багровых отблесков камина в серебре кубков, мерцание свечей, ветер колышет тяжелые портьеры на окнах. Над ароматом блюд – смех и говор шестерых, сидящих за столом. Неслышные шаги служанки, мелькающей, чтобы убрать пустые блюда, принести смену.

-         Ой, чеснок!

-         Ну и что? Мы его все едим, Мишель – не бойся, не от одного тебя разить будет.

-         Фу... Рауль, ты тоже это есть собираешься?

-         Почему бы и нет? Я люблю острые приправы.

-         Кроме того, - отозвался Амалек, - позволю себе заметить, что ты, Мишель, не брезгуешь местными, у которых, с позволения сказать, кровь насквозь пропиталась этим чесноком.

-         Ем... А альтернатива? Между прочим, мы должны соответствовать обычаям страны, в которой проживаем, а по здешним поверьям вампиры, вернее эти... как они их называют... вурдалаха –  от чеснока шарахаются.

-         Ну да, конечно! – спокойно кивнул Рене. Казалось, потасовки в зале и не было. – Здесь считается, что вампиры должны пересчитывать рассыпанные по земле зернышки. Что ж ты теперь предлагаешь – каждый раз, как кто-то зерно рассыплет, останавливаться и считать зерна, как блаженный? Ничего себе способ обучения счету!

-         Следующего Птенца мессира так учить и будем? – прищурился Мишель.

-         А у нас в стране, - Амалек пригубил вина, - тебе бы пришлось залечивать свои раны в прахе мертвых. То есть в усыпальнице, в чьем-то гробу. Приятная перспектива, не правда ли?

-         Бр-рр...

-         А будь ты вриколакс древнего Рима, пришлось бы тебе откусывать носы своим жертвам, а в Греции, плюс к тому, каждую ночь спать в прахе и пепле, среди костей мертвых на Санторине, - продолжал Амалек.

-         Да ладно тебе живописать, - отмахнулся Мишель. – Я всего лишь хотел сказать, что нужно уважать законы той страны, в которой обитаешь.

-         Но не до такой же степени!

-         Да ладно вам...

-         Мишель, - глубокий, чуть хриплый голос Жиля волной накрыл голоса Птенцов, -  мне показалось, что ты не любишь чеснок.

-         А? – обернулся тот.

Проследив за взглядом Хозяина, он понял, что с аппетитом доедает чесночный соус.

-         О, я не заметил, мессир... Это действительно вкусно. – Мишель вскинул томный  взгляд на Жиля. – Вас не смутит запах?

-         Развлекайтесь сами, котята. Я и мессир Этьен сегодня будем заняты.

-         М-мм, как всегда, - разочаровано потянул, было, Мишель, но под взглядом брата разочарование мгновенно испарилось из его глаз.

Амалек и Рене деликатно промолчали.

-         Мессир Этьен.

Рауль внезапно отстранился от Мишеля. Голос подростка был напряженным.

-         Что случилось, Рауль? – моментально отозвался Этьен. Его Птенец панику зазря не поднимал.

В бойне, случившейся в замке Жиля несколько лет назад, погиб Франсуа, а выплеснутая одним из охотников святая вода сожгла глаза Раулю. Несколько лет потребовалось Птенцу, чтобы восстановить зрение, но, как говорил Жиль, нет худа без добра.  Магия Сознания – именно эта магия была ведущей у Рауля – за несколько лет вынужденной слепоты развилась так, как у обычного вампира лишь спустя лет пятьдесят планомерных тренировок.

-         По-моему, у нас гости.

-         Люди?

-         Да.

-         Сколько?

-         Один. Только один.

Жиль и Этьен отреагировали мгновенно. Гости, кем бы они ни были, после памятного визита ренегата Мортимера, не пользовались благорасположением хозяев замка.

Этьен сосредоточился, и спустя несколько минут в зале появилась Жоржетта – молодая девка-служанка, заправлявшая прислугой не хуже, чем конюх лошадью.

-         Всем удалиться из замка. Кружите поблизости, но к замку не приближайтесь, пока я вас не позову. Ясно?

-         Да, мессир, - поклонилась служанка и испарилась быстрее ветра.

-         Так, птенчики. Полетели, посмотрим, кого это к нам занесло, - Жиль был настроен более чем воинственно.

Мгновение – и шесть фигур рассыпались молочно-белым, густым туманом.

 

***

Человек неслышной тенью крался  к замку.

Пропасть оказалась не такой уж непроходимой – немного ловкости, и ты на другой стороне. Годы, проведенные в Эгригёз1, не прошли даром. Своих воинов, янычар, османы готовили на совесть. Уже пятнадцать лет, как атнаме2 султана вынудил страну выплачивать, помимо обычного харажда3, дополнительный – еще на десять тысяч. Возросла сумма пешкешей4, но самым страшным была  «живая дань». Мальчишки от шести до двенадцати лет раз в три года увозились в Турцию и воспитывались там, как будущие воины Османской империи. Однажды – он плохо помнил то время – его, семилетнего, посадили в повозку; старшой, которому уже исполнилось двенадцать, гордо ехал рядом с отцом. Он помнил, как воины отца то и дело повторяли: «Адрианополь... Адрианополь...». Адрианополь оказался большим и шумным городом, с уходящими к небу куполами мечетей, людьми, закутанными в странные одежды. «Это столица», - важничая, пояснил тогда ему старшой. «Наша?» - удивленно переспросил он. «Нет, дурачок ярмарочный, турецкая!». Их принял сам султан – в блеске одежд и драгоценных камней семилетка даже не разглядел его лица – и долго говорил о чем-то с отцом... Несколько месяцев они жили в роскошном, сверкающем дворце, и он не понимал, почему старшой скрипит зубами и недобро косится на мужчин и даже на женщин, которые улыбались младшему и угощали замечательно вкусными сладостями. А по прошествии  нескольких месяцев их снова посадили в повозку и увезли из дворца – пыльными дорогами, под немилосердно пекущим солнцем, давая выпить воды только четыре раза в день. Отца с тех пор они не видели...

Крепость Эгригёз встретила их сурово. И такими же были последующие пять лет – а некоторые дни, проведенные там, хотелось навсегда вычеркнуть из памяти... Но старшому, казалось, все было нипочем. Он учился драться, читать и молиться по-мусульмански – как несколько мальчишек, что тоже обучались в крепости – и очень скоро на него стали обращать внимание.

...Они спали рядом – и однажды он услышал: «Гореть вам в огне... твари подколодные». «Ты чего?» - спросонок не понял он. Рука брата легла на плечо, судорожно сжав его: «Тихо, малый. Тихо... С тобой все будет в порядке. Теперь с тобой все будет в порядке...». Он удивленно распахнул глаза: никогда раньше старшой не выглядел таким странным.  Старшой обнял брата, прижал к себе, словно успокаивая, но тому показалось, что старшой сам искал поддержки. «Я ненавижу их», - сквозь зубы, тихо, чтобы не услышали, - «зажравшиеся наглые боровы, твари... Мумтаз эйялети2 – черта с два! Не видать им Валахии, как своих ушей. Клянусь Богом, они за все заплатят».

Пять лет... 

Человек хмыкнул, припомнив, как однажды ночью, когда вся ала, к которой они были приписаны, спала мертвым сном после дня показательной муштры перед Али-пашой, брат, которому тогда едва исполнилось семнадцать лет, растолкал его и, ничего не объясняя, потащил за собой. На все расспросы младшего, он ответил коротким: «Бежим». Скакали без передышки много суток, пока не вернулись в Тырговиште3. Он помнил, как на третьи сутки той скачки наперегонки со временем он выпал из седла, задыхаясь от усталости, и старшой, остановив коня лишь на мгновенье, пересадил его к себе, придерживая сильной рукой и увозя из ненавистной Турции.

Но столица не ждала их. Всего два месяца брат был господарем земли, принадлежавшей им по праву рождения. Отца и Мирчи не  было в живых. И слишком ярким пятном осталась в памяти картина раскапываемой по приказу брата могилы Мирчи – его тело, перевернутое на спину, воззрилось в осеннее небо  пустыми глазницами. Зловещие слухи подтвердились: Мирчу ослепили и закопали живьем. А потом – казни. Суровое лицо брата со сведенными к переносице черными бровями. Улыбка – когда последний из убийц Мирчи задергался на колу.  Если бы было так же просто добраться до того, кто вынес приговор отцу...

На Косовом поле старший Хуньяди потерпел неудачу и оставил добрую часть своей армии поить кровью землю. Вернувшись, он объявил себя господарем Валахии, но недосуг было ему заниматься делами страны в кольце гор – регента ждала Венгрия. На господарский трон, под покровительством Яноша, взошел Владислав Дэнешти. А последний валашский нищий знал, что Дэнешти  ответственны за смерть их отца не меньше самого Яноша. 

Им  пришлось бежать и искать помощи у Богдана Молдавского. Он учился, глядя на образованного брата и его нового друга – Штефана чел Маре, а сердце старшого долгие три года рвалось на юг – на страну в кольце гор, страну его отца и деда, его страну под рукой ставленника Яноша. Три года терпения. Три года ожидания. Три года молчаливых доказательств.

После расправы над Богданом, они втроем: старшой, Штефан и он вернулись в Валахию – под крыло Яноша.  

А сейчас Дэнешти, в лихую пору лисьим хвостом метнувшийся под османов, как только забрезжила более выгодная политическая перспектива, покоился в своей могиле с надстроенной над ней новенькой церковью – традиции есть традиции –  а старшой горел неукротимым желанием показать своим учителям, что хорошо усвоил все преподававшиеся ему науки хитрости, жестокости и предательства. Турки получили опасного противника, обученного ими же самими, а Матиашу, сменившему Ладислава  на венгерском престоле, не следовало бы забывать, по чьему приказу старшему Дракону отрубили голову...

 

В высоких окнах замка горели огни. Доносчики не солгали: здесь действительно кто-то обитал.

Человек замер. Затаился, стараясь уловить малейшее движение в  открытых окнах.  Пусто. Ни одна фигура не мелькала в освещенных оконных проемах, обитатели, кем бы они ни были, словно затаились в ожидании его визита.

Человеку вдруг стало не по себе – чей-то взгляд на спине: острый, внимательный, изучающий. С таким лучше не шутить. Он резко, но бесшумно, упал на землю, ожидая услышать свист стрелы или ножа над головой.

Ничего. Тишина.

-         Пся крев! – человек явно предпочитал польские ругательства но, памятуя о секретности обстановки, употреблял их тихо. Зато со смаком и с чувством.  

«Пуглив стал, как девка нецелованная», - подумалось ему.

Осторожно – мало ли, какая здесь стража – он встал и  стал пробираться дальше, неслышно, как легкий рассветный ветер, ступая по сухим веткам.

Тучи вновь заволокли небо, погасили лунный свет, а туман, клубящийся в пропасти, поднимался выше и выше, заволакивая замок молочно-белой пеленой.

Туман густел...

 

***

«Вот он», - остроглазый Рене первым заметил человека под стенами замка.

Тот крался вдоль стены, сливаясь с ней. Темные одежды, в которые был закутан лазутчик с головы до ног – даже лицо было закрыто по мусульманскому обычаю – делали его ночной тенью среди ночных теней.

«Он не похож на охотника, мой господин», - отметил Амалек, подключаясь к общей мысленной волне.

«Если бы охотники были похожи на себя, они не были бы охотниками, Амалек», - в голосе Жиля, однако, напряжения не было. Кем бы ни был этот странный ночной гость, опасности от него не исходило. Хотя...  Мортимер, в свое время, тоже не излучал опасности.

«Так, котята, не мешайте ему. Пусть делает то, зачем он сюда пришел. Пока только наблюдаем. Этьен, что в твоем квадрате?»

«Пока чисто. Хвоста за ним нет. Похоже, что этот герой народной разведки явился сюда в гордом одиночестве»

«Какой радиус?»

«Что-то около лье. Ага...», - голос Этьена четко давал понять, что в поле его зрения объявилось что-то небезынтересное.

«Жиль, здесь его лошадь. Насколько я могу судить, это арабский скакун. Причем, с полным дорожным снаряжением. А это значит...»

«...что наш гость не беден и приехал издалека. Нет, Этьен, все-таки на охотника он не похож, разве только совсем зеленый»

«Что так?»

«Ребята здесь уже битый час под его носом летучими мышами кружат, но наш гость упорно не обращает на них внимания. Стандартного снаряжения на нем я пока не обнаружил. Кстати, на лошади что-то есть?»

«Чиста, как утренняя роса. Ни черта... Жиль, тогда кто он?»

«Черт его знает!»

«Не богохульствуй»

«Претендуешь на лавры Жанны? Она хоть сама не ругалась»

«Ладно, что там?»

«О, мессиры, он в моей комнате», - подал голос Мишель.

«Что, уже добрался?», - удивился Этьен.

«Если мне позволено будет заметить, мессир Этьен», - включился Амалек, - «то для смертного этот человек ловок и гибок, словно змея. Он либо очень юн, либо это девушка. В этой стране взрослые мужчины обладают совсем другой грацией. Либо... воспитывался на Востоке».

«Хорошо. Что там?»

«В комнате ничего не трогает. Просто осматривает», - продолжал комментировать Мишель, - «И кажется, мессир, он постепенно хренеет. Простите...»

«Конкретнее»

«Очаг даже погаснуть окончательно не успел, мои вещи там разбросаны... я хотел переодеться после ужина»

«В общем», - подытожил Жиль, - «В глазах нашего таинственного незнакомца ситуация выглядит таким образом, что хозяева здесь, в замке, только очень тщательно прячутся»

«А разве это не так, мой господин?», - голос Амалека даже по мысленной связи отозвался серебром струн арфы.  

«Именно, котенок»,- хмыкнул Жиль. – «Играем в прятки. Рене, Рауль, что у вас?»

«Все тихо, мессир. Ни души вокруг. Ни живой, ни мертвой... А, простите, Рауль со мной. Слушай, Рауль, у тебя душа живая или мертвая?»

«Разумеется, живая»,  - серьезно ответил Рауль, не понимавший таких шуток.

«Тихо вы там!» - приструнил их Жиль. – «Этьен?»

«Тихо, маршал»

«Мессиры», - включился Амалек, - «Наш таинственный гость в главном зале. Осматривает камин, теперь отошел к столу, к окну... Кажется, он пытается определить: не мог ли кто-то увидеть его из окна замка»

«Интересно», - задумчиво прокомментировал Этьен, - «лазутчик не дурак – наше расположение в замке определил верно. Логично было предположить, что сидящие в трапезной зале могли его заметить из окна... Интересно, кто его послал?»

«Наводка. Хотя – чья?»

«Мессиры, он уходит из замка. Через кухню»

«Этьен, возвращайся»

«Уже в пути»

«Рене – остаешься в замке»

«Но, мессир Жиль...»

«А на кого ты предлагаешь его оставить? Остаешься здесь»

«Как скажите, мессир Жиль» - особой радости в голосе старшего Птенца не было, но перечить Хозяину было не в его правилах.

«Жиль, давай-ка проведем нашего гостя почетным воздушным караулом»

«Встретимся по дороге, Этьен!»

Тенью над лесом – шелест кожистых крыльев.

 

***

В замке никого не оказалось – мятежники, если они,  и правда, были здесь, бежали, не закончив ужин. Судя по приборам на столе – их было шестеро. Угли в камине еще полыхали жаром, а это значит, что огонь горел в очаге всего полчаса назад. Мятежники бежали... 

Удивляло одно: отсутствие следов и смысла побега. Шестеро от одного не бегут. Значит – покинули замок. Недавно... Далеко уйти за полчаса не успели бы. Но почему? Что их спугнуло?

И где они?

«Что-то здесь не так...» - размышлял человек, неслышной кошачьей поступью направляясь на кухню. – «Если бы они внезапно сорвались бежать, то обстановка не была бы такой мирной. Где разбросанные по полу вещи, оброненные в спешке? Где беспорядок в комнатах? Почему нет пепла от сожженных в камине бумаг?.. Нет... Они не бежали. Они... словно вышли на прогулку. Нет – если бы они вышли прогуляться, то что это за прогулка, которая заставила их прервать трапезу? Они где-то рядом...»

Никого. Ни в коридорах, ни на кухне.

Замок словно вымер.

Взгляд.

Взгляд в спину.

Человек резко развернулся, выхватывая из-за пояса турецкий кинжал. Взгляд черных глаз метнулся  по темным углам кухни. Никого. Все тихо... Только...

Шорох!

Падая на пол, человек исхитрился развернуться и метнуть кинжал в сторону окна – в сторону, откуда донесся звук. Кинжал глухо стукнул о стену и упал на пол, не встретив на своем пути преграды.

Никого. За окном – туман, скрывающий окрестность от самых острых глаз. Туман... ползущий из пропасти туман...

Его вдруг охватил страх. Никогда не боялся, ни в Турции, ни в боях, ни при дворе...

Но, не зря ведь говорили, что в сердце земли Страны-За-Лесами спит Дракон, а его присные – здесь, на земле, следят за каждым шагом живущих... и ведь пропадают же люди в лесах да горах. И кто знает, может, и не в пропасть падают?

Присные Дракона... может, именно поэтому они покинули замок – ведь все-таки он был младшим сыном своего отца. Он был младшим в роду Дракона... А если нет?

Ветер, холодный ветер пахнул в лицо, отрезвляя мысли.

«Так, спокойно. Нечисть – нечистью, а мятежники – мятежниками. Брат ждет вестей. И чтоб меня гром побил, если я сейчас сбегу!»

Гибкая фигура лазутчика скользнула к двери... обратно в комнату.

 

 

***

Самый темный час – час перед рассветом. К рассвету летела ночь, расплетая седые косы туманом по сонным лесным лощинам. Серебряная пыль звездного света оседала на папоротнике, искрилась смарагдами на дне. Ночные тени скользили меж нитей паутины, шорох ломкой травы – то здесь, то там – чья легкая нога ступает по ней в призрачном сне ночного леса? Вила? Водяник? Купальница?

Кто прядет полотно ночной тишины, и кто расшивает его бисером шорохов в Стране-За-Лесами?

Кто хранит сон папоротника, кто поднимает стебли травы на рассвете и волну в лесном озере?

Они все еще здесь.

Что им – силам земли и ветра – род людской? Только смотри – смотри внимательно, осторожно – они все еще здесь, они рядом. Смотри внимательно... Не спугни... Видишь... Рука мелькнула в сплетении ивовых веток? – Вила сплела качели, ан как резвится в полнолуние!

Слушай – там смех, серебром рассыпался по траве. «...Пакуль жито красуе на житней, русалки у жите ходять...»   До Русальей недели далеко, а как расходились!

Слушай...

Смотри...

Самый темный час – час перед рассветом.

 

Пора было уходить.

Где бы ни были хозяева, они могли вернуться в любой момент. Это не мятежники – он понял это практически сразу – в замке жили несколько людей, и жили они мирной жизнью, вряд ли даже  показываясь в свете. Кто-то облюбовал себе Лугошоар. Странно... Эта крепость уже давно считалась заброшенной, восстанавливать было как-то недосуг – да и кто бы этим занимался? Расположение, конечно выгодное – с трех сторон в кольце гор, а с четвертой – отрезана пропастью. Но Лугошоар, как выражался старшой, был у черта в заднице – кому могла понадобиться заброшенная, отрезанная от жизни крепость?..

Человек  непроизвольно поежился... Это не мятежники – но кто?

В библиотеке не было ничего, что хоть как-то разоблачало бы мятеж – ни карт, ни записок. Ничего. Могли, конечно, спрятать... но если обитатели – кем бы они ни были –  так быстро покинули замок, хоть какие-то следы должны были остаться.

Кто же обитал в Лугошоаре?

Быстрым шагом лазутчик удалялся от замка. Перебравшись через пропасть, он направился в сторону, где оставил лошадь. Если лешак не утянет... да нет, не станет – недосуг нынче, по полнолунию ему лошадей таскать. Занят.

Фигура лазутчика  тенью среди теней  мелькала среди игры лунного света в нитях паутины. Полуночный лес спал, даже ветер молчал, убаюканный в колыбели листьев.

Тихо. Слишком тихо.

«Матерь Божья, сохрани», - скользнула мысль – дрожью по мышцам, когда в переплетении ветвей, лунного света и хмари мелькнула спина лошади, оставленной им здесь несколько часов назад. Храп животного заставил человека  ускорить шаг. В полупризрачной полуночной пляске, перебирающая копытами Полуденица казалась единственным живым существом. 

Полуденица узнала хозяина и всхрапнула.

Человек подбежал к лошади, рывком поправил седло и...

-         Далеко собрался?

Он мгновенно обернулся, доставая кинжал – голос, внезапно прозвучавший за его спиной, явно принадлежал человеку – но размахнуться для удара или броска не успел.  Кто-то перехватил его руку, резко и уверенно. Человек вскрикнул от внезапной боли – перехват был настолько сильным, что кости чудом не сломались в тисках чьих-то пальцев. 

-         Я спрашиваю – далеко собрался?

Волна боли разлилась по затылку и только спустя несколько мгновений он понял, что кто-то второй  рывком запрокинул ему голову назад. Воздуха не осталось даже на вдох – не то, что на связный ответ.

Он смог только прохрипеть что-то отдаленно напоминающее: «Отпусти!» - сам себя не понял, но тот, кто удерживал его за голову, ослабил хватку.

-         Ну, и кому это ночью не спится? – вмешался другой голос – из-за спины. Это был тот, кто держал руки.

Хватка ослабла, но не настолько, чтобы позволить пленнику вырваться, и тот, кто чуть не сломал ему руки, сорвал с головы ткань, закрывающую лицо.

 

***

Лазутчик оказался юношей лет двадцати, невысоким и гибким.

В первую секунду Этьену подумалось: уж не девка ли это? – Черные вьющиеся волосы ниже плеч длиной, глубокие черные глаза, черты лица слишком утонченные для мужчины. Но это был юноша –   жесткий взгляд, упрямо сжатые губы, волевой подбородок и смачное ругательство, которое пленник прошипел сквозь зубы, как только смог вдохнуть, наталкивали на мысль о принадлежности лазутчика к сильному полу.

-         Кто вы такие?

Жиль усмехнулся: он уловил, как лихорадочно забилось сердце у пленника, но тот еще пытался гонориться. 

Этьен слегка прикрутил руки пленнику. Реакция последнего – болезненный стон, вслед за которым с губ лазутчика невольно сорвался разудалый польский мат –  почему-то никого не удивила. Хотя, комбинация всем хорошо знакомых слов заставила прислушаться даже Жиля, который, слышал от Ла Гира и не такие словесные навороты. 

-         Вопросы задаем мы, - спокойно осведомил лазутчика Этьен, аргументируя свою настойчивость очередным поворотом кисти пленника.

«Самый понятный язык – язык жестов», - подумалось бывшему тамплиеру. Умозаключение де ла Марка наглядно подтвердилось реакцией лазутчика: пленник кивнул и решил, что на данный момент самой безопасной для жизни тактикой будет тактика послушания и предельной вежливости.

-         Ну, - повторил Жиль. – Мы готовы выслушать долгий и, несомненно, занимательный рассказ. И будь любезен, опусти такие захватывающие подробности, как совершенно случайная прогулка вдоль рва перед замком. Оставь так же в стороне чистосердечное признание в том, что через ров ты перебрался, в надежде получить в замке приют на ночь, но, не обнаружив никого, ты из вежливости проверил целостность имущества в библиотеке, личных покоях обитателей, et cetera. Итак?

-         Чего? – Глаза лазутчика, постепенно стекленевшие на протяжение вдохновенного монолога Жиля, к концу его речи распахнулись на пол-лица.

-         Кто ты и что тебе нужно было в замке? – перевел Этьен и  мысленно хмыкнул: «Жиль, твой юмор могли бы оценить французы, но здесь, извини, острить перед местными, все равно, что читать проповедь медведю».

Пленник задумался – секунда, но этого хватило, чтобы вампиры насторожились.

Жиль жестко усмехнулся и кивнул Этьену. Не самая приятная ухмылка из арсенала бывшего маршала Франции, а уж засевшим в Орлеане англичанам в былое время она успела порядком набить оскомину. Как и далекие от куртуазных шуточки Ла Гира. Как фигура женщины у городской стены со знаменем с изображенными на нем двумя ангелами, держащими лилии...

-         Ну-ка, - скомандовал де ла Марк и перехватил пленника за подбородок, заставляя его взглянуть в глаза. – Смотри на меня.

Взгляд человека по инерции метнулся навстречу его взгляду. А этого было достаточно. 

Словно факелом рассекая полотно  полуночной хмари – броском воли по сознанию человека.

Приказ открыться. Хлесткий удар, разбивающий заслоны разума.

Внутрь. Вглубь. К мыслям. К памяти.

...не позволю.

Рывок внутрь.

И не таких ломал, мальчик.

…не позволю. Назад. Прочь.

Воля против воли.

Воля лазутчика оказалась сильной – голос крови, древний сильный род.

...прочь... убирайся...

-         А как же, - усмехнулся де ла Марк. – Уже бегу. Только пятки сверкают.

Бросок воли – навстречу заслонам, вглубь сознания.

Противостояние затянулось лишь на несколько минут.

-         Ты будешь отвечать на мои вопросы.  Отвечать правду, ничего не утаивая. Ясно?

Пленник молча кивнул – остекленевшие глаза неотрывно следили за взглядом вампира.

-         Итак. Как твое имя. Полное имя?

-         Раду, - прозвучало в ответ. Раду, сын Влада из рода Дракулешти.

-         Дракулешти? Дракула? Это господарь – или как вы его здесь называете – что ли? – переспросил Этьен. Правду говоря, после ужина ему было лень удивляться.

-         Нет. То есть я – Дракула. Меньшой сын.

-         Да? А господарь здесь при чем? – Этьен почувствовал, что медленно начинает...

«...тупеть?» - услужливо переспросили его мысленно.

Де ла Марк вежливо отослал своего Птенца по известному адресу.

-         Так еще раз. Какое отношение имеет правитель этой страны к тебе?

-         Он мой брат.

-         Интересно... Ладно, предположим. Что ты здесь делаешь?

Пленник напрягся, все еще пытаясь сопротивляться довлеющей над ним воле...

   ...нет... нет,  не должен говорить...

...но воля вампира оказалась сильнее.  

-         Я... – помимо воли.

-         Ну! – еще один хлесткий удар по сознанию.

-         Я должен был разведать, кто поселился в замке, - сквозь зубы, почти шепотом. – Господарь подозревает, что в Лугошоаре обосновались мятежники.

Вампиры переглянулись.

-         Ну, маршал, что делать? Они же теперь от нас не отвяжутся.

-          Альтернативы? Изменить память? Правитель, подозревающий кого-то в мятеже или предательстве, всецело отдается во власть навязчивой идеи – этот господарь не успокоится, пока ему не приведут мятежников. А если их нет? Все равно: вынь да положь. Нет. Не дело это.

-         Есть предложения?

-         Да. Отпустить, ничего не меняя.

-         То есть? Объяснитесь, маршал.

-         Этьен. Здесь – не просвещенная Европа, а дикая Валахия. Если у нас верят в колдовство и дьявола, в каббалистику и оккультизм, то здесь – в лешаков и вурдалаков. Оставь ему память. Если он заявится с докладом к господарю, что в замке никого нет, то тот, скорее всего, решит, что мальчишку нае... обвели вокруг пальца. Последует еще один отряд. Потом еще один. А потом и охотники на горизонте замаячат. Оставь все, как есть.

-         Да? А тебе не приходит в голову, что господарь, прознав о том, в Лугошоаре обитает нечисть, найдет парочку профессионалов  и просто-напросто передаст дело в их руки?

-         Не думаю, Этьен. Ты слышал, что говорят о нынешнем господаре?

-         Да-да... Разумеется. Но я не думаю, что слухи правдивы. В слухах народных ты до сих пор фигурируешь, как людоед. И сколько из того, что говорят – правда? Ты действительно думаешь, что местный господарь связан с дьяволом, и на этом основании оставит тебя в покое?

-         Этьен. А теперь, хоть на несколько минут, посмотри на это другим взглядом. Даже если слухи о сношениях господаря с нечистой силой – неправда, то... Итак, представь себя на господарском троне, на который ты залез с большим трудом, спихнув оттуда весьма  влиятельную задницу. Далее. С одной стороны – турки, как саранча, с другой – регент Венгрии, который спит и видит, как бы перетянуть в свою тарелку такой аппетитный кусок земельного пирога, как Валахия. С третьей стороны – твои собственные бояре с флюгерным вассалитетом: если ты направляешь собственного брата с разведмиссией за несколько сотен лье – это значит, что тыл тебе, кроме этого самого брата доверить некому. Подумай: в такой ситуации для тебя большой значение будет иметь, что где-то, у черта под хвостом, в заброшенной старой крепости поселилось двое... этих, как они здесь называются... вурдалахов?

-         Говорят, нынешний господарь отличается благочестием. Если это правда, то... Во-первых, святая вера, Жиль, это не хрен под соусом. Сам знаешь. А во-вторых, если каноны веры держатся в его голове – а у людей со святой верой сей неприятный для нас факт имеет место быть – он может поднять против нас своих священников. Проклятье! – чертыхнулся де ла Марк. – И трех лет спокойно не прожили.

Жиль усмехнулся.

-         На основании чего ты сделал такое заключение? Господарь регулярно посещает службы в церкви? Строительство храмов Господних? Соблюдение поста? Молитвы? А тебе не приходит в голову, что предписания святой церкви исполняются слишком уж педантично? Сдается мне, что все это – дань традициям... Ладно. Если мы сейчас изменим память мальчишке, то рано или поздно сюда заявится еще один отряд, потом еще один – с намерениям вытравить из Лугошоара мятежников. А если отправим этого как есть – это может грозить визитом Охотников. Но – во втором случае –  прежде чем представители уважаемой профессии переберутся через ров, мы успеем допить вино и спокойно уйти. Может рискнуть?

Этьен задумался, прислушиваясь к своей интуиции. Интуиция предательски помалкивала.

-         Хорошо, - согласился бывший тамплиер. – Черт с ним.

Он обернулся к юноше. Взгляд в никуда – Раду все еще был под властью воли вампира. Де ла Марк  недовольно хмыкнул и снял контроль над сознанием жертвы. Глаза Раду мгновенно загорелись очень нехорошим огнем. Жиль уловил его страх – тяжелым камнем на сердце – но юноша рывком освободил руки и вопросительно взглянул на вампиров.

-         Что происходит? – Он вдруг поймал себя на мысли, что не помнит, как этот, который постарше, черноволосый – оказался за его спиной: странное чувство, что кто-то прощупывает твои мысли, словно раздевает тебя изнутри – а потом... пустота. Пустая яма в памяти. – Кто вы такие?

-         Мы? – Этьен повел рукой и усмехнулся. – Мы вампиры. Или, как вы нас называете – вурдалаха.

-         Да, ну? Правда? А почему не перевертни? Или вилы?

Этьен незаметно покачал головой и хмыкнул, отводя взгляд. Волна волос заструилась по плечам, закрывая лицо. Жиль отступил в тень.

-         Смотри.

На поляне внезапно стало тихо. Ночные шорохи замерли.

Голос словно ушел в землю.

...Раду так и не понял, что произошло. Порыв ветра – шелестом крыльев, ударом холода по щеке.

Рывок – его тело отлетело к копытам Полуденицы. Плечо словно холодом сковало – пальцы на плече. И – холодное дыхание у шеи.

-         Что...

Теперь он увидел.

Два клыка – два кинжала у шеи. В луче лунного света за спиной склонившегося над ним вампира – черный волк. Матерый крупный одиночка. С таким встретишься в лесу – заказывай заупокойную.

-         Что...  – больше не смог произнести ни слова.

-         Вернешься домой и передай своему господарю, что мы останемся здесь. – Голос в голове. – Мы предлагаем ему сделку: он дает спокойно жить нам, а мы  гарантируем, что не станем вредить ему. – Клыки вампира почти касались кожи, а сильная рука, держащая Раду за волосы не давала пошевелиться. – Ясно, брат господаря?

От улыбки, тронувшей губы вурдалаха, Раду стало нехорошо. Страха не было – как ни странно, лишь чувство нереальности происходящего. Словно детский сон, в котором картины меняются слишком быстро – иногда не давая возможности проследить за тем что произошло, не оставляя ни секунды на понимание тех или иных событий. Заставляя плыть по течению – или, вернее – кружится в вихре событий, словно кленовый лист на осеннем ветру.

-         Да. Я понял. Я передам твою просьбу.

-         Не просьбу, малыш. Мое предложение. 

-         Не называй меня малышом. Я...

-         Я старше тебя на сто с лишним лет. И я буду называть тебя, как захочу и когда захочу. Запомни мое предложение и передай его своему брату.

Губы в последний раз коснулись шеи, шепот затих, и холод дыхания растворился в ночном воздухе.

Волк за спиной вампира встал, подошел к Раду, обнюхал его и оскалился. Оскал подозрительно смахивал на ухмылку. Волк смеялся.

Волк? А где же тот второй, черноволосый?..

Вурдалаха кивнул Раду.

-         Уходи.

Раду молча поднялся. Не отрывая взгляд от двух вурдалахов, он запрыгнул в седло и тронул коленями бока Полуденицы. Лошадь, послушная своему хозяину, сдвинулась с места.

Раду ехал не оглядываясь – плохая примета: оглянуться на нечисть. Потом, говорят, можно и не вернуться.  Но даже спиной он ощущал взгляд нечистых. Они по-прежнему стояли на поляне и смотрели ему вслед...

Домой. Нужно рассказать старшому об увиденном. Он может не поверить – Раду был готов к суровой реакции брата.

Но Влад должен знать...