Он перевернулся на спину и застонал. Чувство было, словно опять двинули сапогом по копчику. Осторожно перевернувшись на бок, он ощупал поясницу. Чуть левее позвоночника набухла шишка, на ощупь размером с яблоко. До армии он думал, что шишки бывают только на голове.
Снизу послышался голос Гвоздя:
- Что, больно, череп? Я тебе говорил, слушай меня! От тебя немного нужно было! Подворотнички дедушкам и старичкам погладил, пришил - и все! Ты что, лучше других?
Сергей, пересиливая боль в избитом теле, перегнулся через край койки и в свете далеких ламп из коридора разглядел лицо Гвоздя, лежащего навзничь на койке нижнего яруса.
Именно нижнюю койку указал старшина Сергею, но в первую же ночь его вышвырнули оттуда на "взлетную полосу" - дорожку линолеума, бегущую посередине через всю казарму, и объяснили, что внизу могут спать только старослужащие. А Сергей только что принял присягу.
- Чё зыришь?! Я тебе говорил, что пасти тебя буду? Зачем на принцип пошел? Всех сломали - и тебя сломают! Только шишек больше получишь. Оно тебе надо?
Сергей откинулся на койке и закрыл глаза. Ну их всех... Сломают, не сломают, ему по фигу. Стирать носки "дедам" он не будет! Внизу опять громовым шепотом заладил свое Гвоздь:
- Ты чё, не понимаешь, у меня тоже из-за тебя проблемы! Я тебя воспитать должен, понял?! Если ты кобениться будешь, меня тоже понизят! Пока я тебя защищаю, но долго не смогу.
Сергей не выдержал.
- Ага, хорошо ты защищал, когда сегодня меня кружком ногами в каптерке били! Это не ты мне по почкам лупил?
- Сам виноват... А ну пошли, в сортире поговорим.
Гвоздь встал и пошел в сторону туалета, светя нижним бельем в полумраке.
Сергей полежал немного, потом вздохнул и слез вниз. Не было толку уклоняться от разговора. Все равно спать не дадут.
Он сунул ноги в сапоги, потом, поколебавшись, взял свой ремень и намотал на кулак правой руки. Знаем мы эти разговоры. Сегодня уже был один.
Гвоздь стоял возле ванны для мытья ног, поставив одну ногу в тапочке на ее бортик, и курил. Он сразу напрягся, увидев ремень, потом осклабился и выбросил бычок в ванну.
- Ну чё ты? Думал, бить буду?
- Нас здесь только двое. Это еще вопрос, кто кого бить будет.
- Кончай ты героя играть! Сейчас двое, а я свистну - и будет десять! Иди сюда. Курить хочешь?
Сергей подошел ближе и отрицательно мотнул головой.
- Да ладно, кури. "Мальборо", не твоя деревянная "Прима".
Гвоздь всем своим видом изображал приветливость, но одновременно хмурил брови. Сергей усмехнулся. Да уж, психолог! Тебя бы на нашем факультете показать, стратег. Как пример первобытной мимики. Он взял у Гвоздя сигарету. В этом не было ничего унизительного, и Сергей все еще пребывал в уверенности, что можно добиться уважения мирным путем. Он не боялся, он просто не любил глупые драки.
Гвоздь дал ему прикурить, а потом продолжил свои педагогические излияния.
- У тебя есть достоинство. Я это ценю. У меня оно тоже есть. - Сергей удивленно покосился на него. - Ну да, а чё? Не похоже, что ли? Пойми, чудак, ты здесь один. Один в поле не воин, слышал? Ты думаешь, офицерье тебе поможет? Да они счастливы, что в казармах деды заправляют! Им самим за порядком следить не надо! Настучишь - переведут куда похуже, где сперва убивают, потом спрашивают.
- Мне плевать! - И Сергей действительно сплюнул в ванну.
- Ну чего ты добьешься? Думай головой, ты же парень неглупый. - Гвоздь провел рукой по едва отросшему ежику на макушке Сергея, и тот инстинктивно отпрянул. - Да не дергайся ты! Тебе служить еще почти два года. Здесь ни мамы с папой, ни дружков твоих нету! Если будешь выполнять все, что положено, через полгода сам будешь духами командовать, а потом целыми днями спать в каптерке, дедом станешь. А будешь вне закона, так до дембеля никем и останешься. Все будут тебя держать за чмо, и свои, и молодые. Если выживешь. А то калекой сделают. Тут, зёма, закон - тайга. Напишут, что ты под вездеход попал по глупости - и все. Плачьте мать и отец. А командование все спишет, им статистику портить ни к чему. Каждому офицеру спокойно до пенсии дожить надо. Или в академию на повышение уйти. Смекаешь?
- Я не боюсь.
- Чудак, я тебя не пугаю, я говорю, как будет. Короче, слушай сюда. Дедов надо успокоить. Дать понять, что ты не отморозок. Ну, мелочи какие-нибудь! Чего тебе стоит?! А от нас с тобой отвянут!
Сергей вздохнул. Он и сам все понимал. Он не был героем по призванию, и ему вовсе не улыбалось воевать тут со всеми.
- Какие мелочи?
- Ну, там, ерунда. Допустим, я утром тебе кричу: "Иголка!" И ты приносишь мне нитку с иголкой. Ну, по дружбе! Я же на твоей стороне! И постели заправлять всем надо. Ну что ты кривишься? Ну надо! Чего здесь унизительного? Ты свою койку заправляешь? Ну вот. Плюс-минус еще пара коек, это что, такой позор? Нам обоим надо из этого как-то выбираться. Они успокоятся, а мы будем знать, что у нас уговор такой. Я тебе даже благодарен буду, честно!
- Я подумаю.
- Да уж, пожалуйста...
Выражение лица у Гвоздя было нехорошее. Доверия оно не вызывало. Но Сергей отогнал дурные мысли. Он подумает. Гвоздь нагнулся к нему ближе и покосился на входную дверь.
- Вот что, я тебе сейчас сделаю подарочек. Заработаешь авторитета больше. Скоро дежурный по части пройдет. После деды сядут пить. У Кирзыча сегодня день варенья, слышал?
Сергей отрицательно мотнул головой.
- Нет, ты, в натуре, совсем нюх потерял! Ладно, слушай дальше. Я знаю, выпить у них мало. Надо будет еще притаранить. Бухло по ночам мы у бабки берем, что возле переезда живет. В курсе?
- Это куда уголь грузить посылали, что ли?
- Ну да. Так вот. Я скажу, что ты, мол, вызвался САМ за добавкой сбегать. Денег я дам.
- И что?
- Что-что... Ты совсем мышей не ловишь? Если ты им выпивку добудешь, то уже как бы один из нас будешь. Ну, почти. Смекай: самоволка, самогон, имениннику приятно. Что, не врубаешься? А сам могу сбегать, но тебе же лучше! Для тебя стараюсь, я и так на своем месте нормально сижу!
- Да ладно, место... Месяца не прошло, как черпаком стал, небось, еще весь зад синий! Это на нем ты нормально сидишь?
Лучше бы Сергей этого не говорил. По лицу Гвоздя прошла судорога, и Сергею живо представилось, как сержанта Гвоздева лупили ремнями: пряжками по голой заднице. Так переводят из низшего ранга в промежуточный. Теперь этот "черпак" должен был учить жизни "черепов", вроде него, рядового Глянцева.
Гвоздь криво улыбнулся и хлопнул Сергея по плечу.
- Ладно, Глянец. Пошли в расположение.
"Череп" Глянец, как его сразу окрестили. Сергей Глянцев, недавний студент юридического факультета, теперь - молодой солдат, а по-местному - "череп", как и другие новобранцы с еще не отросшими прическами. О юридическом факультете пока можно забыть. Как было сказано, закон - тайга. Надо же такому случиться! Пока законодатели разбирались, то отменяя, то возвращая военную кафедру, его успели забрать "в армаду". Это была уже вторая армейская "инкарнация" Сергея. Первая называлась "дух". Солдат, еще не принявший присягу. Не гражданский, не военный, не живой, не мертвый, короче - "дух", "душара". "Глянец" - это еще ничего, хотя вечные подколки по поводу нечищеных сапог уже надоели. Вот у другого "черепа" фамилия Позднеев, так его кличку в женском обществе и не помянешь. Не повезло парню с фамилией. Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Сергей называл его Поздень, а не так, как остальные, и за одно это Позднеев уже был ему благодарен. Поздня сломали сразу. С двух ударов "в грудину" он был готов стирать "дедам" белье, разыгрывать дурацкие спектакли, рассказывать им на ночь сказки... Поздень ходил "на полусогнутых" и почти не спал, все время что-то кому-то пришивая, начищая и стирая. Сергей тоже был ему благодарен. За то, что видел, каким НЕ НАДО БЫТЬ.
Пока сержант Гвоздев вел свою "воспитательную беседу" в сортире, Поздень пришивал чей-то подворотничок к воротнику кителя, сгорбившись на табурете в углу. Как бледная тень. Как швейная машинка. Как будто его вообще здесь не было.
Когда они оказались на "взлетке" между коек, сержант толкнул его в спину и вполголоса рявкнул:
- Пшел, череп!
Сергей смолчал. Посмотрим, что за игру ты ведешь. Хотя начало мне не нравится. Нет у этой игры будущего. Неужто Гвоздь не понимает? Сам ты "череп"!
Он забрался в свою койку, а сержант лег на свою. Устраиваясь поудобнее, Сергей вдруг заметил высунувшуюся из-под кровати руку Гвоздева. Он показывал кому-то в углу спального помещения знак "ОК!" сложенными в кольцо пальцами.
О'кей, говоришь? Ладно, поживем - увидим...
Проверяющий зашел через полчаса. Он прекрасно знал, что делается ночью в казармах, поэтому даже удивился идеальному порядку и тишине. Обычно, имитируя спящую казарму, солдаты что-нибудь да забывали. Какой-нибудь не вовремя свалившийся посреди коридора тапок, или еще что. Но сегодня все решили подстраховаться, чтобы не сорвать день рожденья Кирзыча.
Дежурный по части почесал затылок, поправил зимнюю шапку и обратился к дневальному:
- Солдат, что это у вас так тихо? Все в порядке?
Дневальный вытянулся на посту по стойке смирно и отрапортовал:
- Так точно, товарищ майор!
- Тихо ты, тихо! Народ разбудишь. Надо же, все спят. Магнитные бури, что ли...
Майор с надеждой заглянул в сортир и обрадовался, увидев Поздня. Тот вскочил, споткнувшись о край низкой ванны, и тоже встал по стойке смирно, с нелепо висящим до пола кителем.
- Солдат, почему не спим? Команда "отбой" не для вас?
- Да вот, товарищ майор, не успел подшиться.
- Давай, заканчивай и марш в койку! Понял?
- Так точно, товарищ майор!
Сразу после ухода офицера "деды" собрались у телевизора, а Поздня выставили "на шухер". Мало ли что. Телевизор перенесли в "каптерку" - хозяйственное помещение для хранения имущества, и там, под аккомпанемент ночного эротического телеканала, праздник начался. "Деды" заварили крепкого чая, разрезали вдоль батоны на две половины и намазали эти "мега-бутерброды" маслом и кабачковой икрой, а сверху присыпали крошеными пряниками. Потом на столе появились сгущенка и водка в большой бутыли с рукояткой. Через полчаса гульбы из каптерки показалась лохматая голова Кирзыча. Глаза его уже слегка косили от выпитого.
- Глянец, черепина! А ну сюда! Дембельский поезд мне изобрази!
Двое "черпаков", вскочив со своих коек, стащили Сергея с его яруса и отволокли в каптерку, поставив перед именинником. К несчастью Кирзыча, в этот призыв пришло только двое молодых - Сергей и Поздень.
- Зёма! - Возразил Кирзычу тощий Таран с крысиным лицом, известный тем, что однажды пробил грузовиком ворота части по пьянке. - Зёма! Он не сможет! Один - не сможет!
Это была правда. "Дембельский поезд" требовал целой "театральной труппы". Одни должны были трясти койку с возлежащим на ней "дедом", имитируя вагонную качку, и напевать "чух-чух", другие - бегать кругами с ветками, как бы мелькающими за окнами поезда, везущего дембеля домой.
- Где второй? - Орал именинник и матерился. - Ветки несите! Пусть вдвоем бегают!
- Кирзыч, он на шухере! Ничего не выйдет! Кто койку трясти будет? Мы что ли? - Убеждал его еще один "дед", низкорослый и плотный Кирюха, чуть ли не единственный, кто имел кличку, похожую на имя.
- Дневального на шухер поставьте! Пусть черпаки койку трясут!
- Им по сроку службы не положено. Давай телек посмотрим.
- О, бухло кончилось! - Послышался голос Тарана из каптерки, и Сергей понял, что теперь его "выход".
Он неожиданно получил удар в живот. Удар был несильным, но Сергей сложился пополам и услышал возле уха шепот Гвоздя:
- Все в порядке! Это я. Не больно? Потом отдашь. - Сергей почувствовал, как ему в карман что-то засунули, и догадался, что это обещанные деньги на выпивку.
Потом Гвоздь выпрямился над Сергеем и крикнул:
- Глянец принесет еще! Да, Глянец?
Сергей подумал вдруг, что меньше всего ему хочется сейчас оставаться в казарме, с этими "однополчанами", все больше терявшими остатки человеческого.
- Да. - Сказал он. - Я сбегаю.
Кирзыч прошел к спящим в казарме. Точнее, к лежащим, потому что никто, ясное дело, уже не спал. Один из "черпаков" сходу получил удар ногой в бок и свалился на пол.
Другие "деды" бросились успокаивать Кирзыча, но не слишком активно. Сергей догадывался, почему. Он помнил, за что Кирзыч получил свое "погоняло". Он должен был уволиться еще два года назад. Так и было бы, но незадолго до дембеля Хвост, как его тогда называли, так ударил солдата ногой по животу, что у того лопнул желудок. И Хвост получил два года дисбата. Еще легко отделался, потому что его жертву спасли. Как всегда, после дисциплинарного батальона его вернули в часть, дослуживать положенное. В дисбате он приобрел присказку: "А кирзой по печени?" И замечательное увлечение: пристегивать ремнями молодых солдат к двухъярусной койке и бить ногами. Правда, теперь он старался не доводить дело до фатальных увечий. И приобрел кличку Кирзыч.
Сергей просто оказался в стороне от пути "деда", Поздень был у входа, и ярость Кирзыча досталась тому, кто попался под руку. То есть, под ногу. В полумраке казармы Сергей видел бледно-голубые глаза навыкате, взгляд Кирзыча блуждал кругами. В его глаза и в спокойные-то минуты смотреть было неприятно. Другие "деды" его обоснованно побаивались.
Таран и Гвоздь о чем-то шептались. Сергей прислушался.
- Ты куда его посылаешь? В город? Так он к утру придет.
- Нет, что ты? К бабке, за самогонкой.
- Ты что, с дуба рухнул? Думаешь, она даст, после последнего раза?
- Даст, куда денется? Она этим живет!
- Кто говорит, этим, а кто говорит, гадает женам офицерским... Ладно, Гвоздь, дело твое. Инициатива наказуема... Если не принесет, и он огребет, и тебе достанется.
Гвоздь подошел к Сергею.
- Иди, одевайся, и к бабке!
Когда Сергей уже застегивал крючки шинели, Таран и Кирзыч привели в казарму Поздня и принялись неторопливо пристегивать к торцу одной из коек. Сергей вздохнул. Он не понимал еще, где наступит "предел", но чувствовал, что наступит. Его мелко потряхивало от ненависти к этим животным. Но пока он терпел. Почему? Он спрашивал себя, направляясь к выходу из казармы и слыша глухие удары и стоны Позднеева за спиной. Потому что Гвоздь прав, и один в поле не воин?
На крыльце, легок на помине, стоял сержант, в шинели прямо поверх нижнего белья. Сергей сорвал ненависть на нем:
- Что, товарищ сержант, на шухер поставили?
Вместо ответа Гвоздь раскинул руки, словно взмахивая крыльями, и у Сергея что-то взорвалось в голове.
Он открыл глаза и увидел перед собой снег, крупные сверкающие кораллы сугроба, в который он уткнулся лицом. В голове звенело. Гвоздь ударил его по ушам. Сергея приподняло от земли, снег поехал перед лицом, а потом он увидел лицо Гвоздя на фоне звезд.
- Поговори у меня еще, черепина! Короче, хата близко! Если за час не управишься, я Кирзычу на тебя настучу, тоже узнаешь, что значит распятие по-армейски! Слушай меня сюда! Как в нору пролезешь, пошарь слева под доской, там на земле будет. Что найдешь, возьми с собой.
Сергей встал и отряхнул снег с шинели. Тот, что успел завалиться за воротник, теперь стекал мерзкой струйкой по спине. Гвоздь схватил его за локти и развернул спиной к двери.
- Пшел отсюда! И биту на место положь потом!
Сергей обернулся.
- Какую биту?
- Гребаный придурок, да ту, что под доской! Без нее не ходи, а то недалеко уйдешь.
Как обычно, ночью воинская часть казалась даже красивой. Казармы и хозяйственные постройки были живописно разбросаны по сопкам, а многочисленные лестницы на склонах блестели в лунном свете, как обрывки исполинской цепи. Мысль о том, что ему придется видеть один и тот же пейзаж два года, сейчас не так угнетала. Градусов двадцать пять мороза. Для этих мест зимой - редкая теплынь. Тем лучше. Прогулка за границу части в такую ночь - действительно подарок, хотя вряд ли Гвоздь подозревал об этом, посылая Сергея за выпивкой. Скорее всего, пытался показать, что выдрессировал "черепа". Черт с ним!
Сергей опустил уши на шапке и пошел в сторону забора, опоясывающего всю территорию воинской части.
Он впервые был в самоволке, и долго перебегал от сарая к сараю, боясь быть замеченным кем-нибудь на посту. Патронов постовым не выдавали, опасаясь инцидентов в части, где издевательства над молодыми были нормой. Так что жизни Сергея ничего не угрожало. "В отличие от казармы" - невесело пошутил он мысленно. Но объявить тревогу, заметив кого-то у забора, могли запросто. Вскоре он нашел заветный пролом в ограде. Глупо было даже задумываться, почему "нору" не заделывают. И так ясно. Эта лазейка известна, а убери, сделают другую, ищи потом ее!
Оказавшись вне части, он почувствовал прилив свежего воздуха к легким. Чистой воды самовнушение. Он просто ощутил себя "на воле". На деле, конечно, воздух по обе стороны забора был одинаковым.
Сергей обернулся к преодоленному лазу и увидел лежащую на земле, присыпанную снегом растрескавшуюся доску. Он вспомнил напутствие, снял рукавицу и сунул руку под доску.
- А, черт!
Руку обожгло, словно паяльной лампой, а когда он вытащил ее обратно, то увидел, как на ладони набухают волдыри. Металл! Он обжегся о ледяной металл. Обозвав себя идиотом, он провел вторую инспекцию под доской уже в рукавице, и действительно вытащил оттуда хромированную бейсбольную биту. Ну и дела!
Поразмыслив, он засунул ее под шинель. Не зря же она здесь лежит! Да и Гвоздь вряд ли так трогательно заботился о нем без веской причины. Вот только что его ждет? Зачем бита? Он махнул рукой и пошел по обледенелой дороге вдоль забора в ту сторону, куда их строем гоняли грузить ворованный уголь с железнодорожного склада.
Причин заботливости сержанта оказалось несколько, и они были вескими, с полсотни кило каждая.
Из придорожного леса появились тени, перебегающие параллельно Сергею. Он решил поначалу, что это волки, но окрас не оставил сомнений - за ним бежала стая бездомных псов, о которой ему уже приходилось слышать. Вечно голодные, а зимой совершенно осатаневшие собаки нападали даже на офицеров, в темное время суток ходивших друг к другу в гости. А темное время зимой здесь двадцать три часа в сутки. Потом их, вроде, постреляли малость. Теперь понятно, что не всех. Значит, они не ушли, просто не лезут за ограждение.
Он достал из-под шинели биту, и блеск металла заставил собак отстать на пару-тройку метров.
- Что, звери, знаете уже, как эта штука работает?
Он непроизвольно прибавлял шаг, вертя головой во все стороны. Внезапно, словно из-под земли, к его ногам протянулась большая морда, он едва успел отмахнуться. Бита глухо брякнула по собачьему черепу, но псина даже не взвизгнула. Плохи дела! Он повернулся вперед, боясь врезаться лицом в придорожное дерево, и увидел летящую на него темную собачью тень. В следующий миг огромная черная псина повисла у него на рукаве. Он почувствовал, как собачьи клыки медленно и мощно проникают сквозь толстую ткань глубже, к его живой плоти. Бита выпала на дорогу.
И тут время замедлилось, словно киномеханик жизни сменил скорость проектора. На правом рукаве его шинели исполняла балет в воздухе черная псина, а со всех сторон, бежали к нему другие, собачьи холки медленно ходили вверх-вниз, вверх-вниз. Мозг Сергея работал, со скоростью пулемета обрабатывая варианты. Единственный способ добраться до биты - упасть на землю. Лежа он станет легкой добычей, но без биты - вообще мертвец. Он повалился на корточки, и обычная скорость событий вернулась. Не думая, что делает, он схватил левой рукой биту и со всей силой страха опустил на хребет висящей на рукаве собаки. Раздался хруст, и взвывшая тварь отцепилась от шинели. Сергей уже снова стоял. Оскалившись, кажется, даже рыча, он обвел вокруг себя круг битой, отскочил в сторону от собаки, которой перебил хребет, и увидел, как вся свора бросилась на нее.
Тогда он побежал и лишь через пару поворотов сообразил, что бежит не к части, а в другую сторону. Он остановился. Дыхание вырывалось из груди со свистом, стылый воздух обжигал горло. Рукав шинели был порван, и даже после пережитого ужаса Сергей поморщился, представив, как "достанет" его теперь старшина.
Сквозь стволы деревьев впереди пробивался свет.
Бабкина изба! Он почти добежал до нее. Путь назад был отрезан, во всяком случае, сейчас. Обходить пирующую стаю кругом, по глубокому снегу, было безнадежной затеей. И он пошел к избе.
Вросшая в снег избушка словно сошла со страниц сказки. Окошко светилось крохотными кружками между залепленных снегом крестовин оконных рам.
Он постучал в дверь и убрал биту обратно под шинель.
За дверью зашуршало, она приоткрылась, явив ночи классический лик Бабки-Ежки.
- Пришел? - Спросила она, как ни в чем ни бывало, и голос звучал, как свист зимнего ветра.
- Ну да. - Удивился Сергей и оглянулся, подумав, что бабка, быть может, обращается еще к кому-то.
- Заходи, что ли...
Она посторонилась. Пригнувшись под низким косяком, Сергей вошел в избу.
Помещение было маленьким, как и его хозяйка. Бабка махнула рукой на приземистый табурет возле дощатого стола. По дороге к нему Сергей выронил из-под шинели биту и застыл на месте, как вкопанный. Бабка посмотрела на биту. Во взгляде ее было что-то такое, от чего захотелось выйти отсюда вон. Наконец, она сказала:
- В сенях поставь. Ну, а теперича садись к столу уже!
Она уселась напротив, молча, глядя на Сергея маленькими, черными, как волчья ягода, глазками. А он, не зная, что сказать, осматривал помещение. Везде по бревенчатым стенам были прибиты широкие полки, уставленные банками с какой-то разноцветной жидкой дрянью и увешанные пучками сухой травы. В углу он заметил человеческий череп.
- Чего ты, милок? - Бабка усмехнулась, по ее бледному лицу с черными кругами под глазами побежали многочисленные морщины.
- Он... настоящий? - Сергей указал рукой в угол.
- Ась? Этот-то? Да нет, из тыквы вырезала! - Бабка-Ежка заквохтала, и Сергею вспомнилась сова, виденная когда-то в зоопарке. Потом он сообразил, что хозяйка так смеется. - Чего пришел-то?
- Да вот, бабуля, меня из части за самогоном послали. Сказали, есть у вас.
- У меня-то? У меня е-есть. А чего это тебя, кажись, потрепали? Рукав-то висит. Свору повстречал, чего ли?
- Есть немного.
Бабка округлила глаза в притворном удивлении и снова заквохтала.
- "Есть немного". Гляди, какой смелый!
Сергей вздохнул. Ну нет у него опыта в таких делах! На досках стола появились смятые купюры из кармана шинели.
- Вот, не знаю, на какой литраж тут хватит...
- Ты денежки-то прибери! - Бабка смотрела на него строго и пристально, а он гадал, с чего бы она так рассердилась.
- Прибери-прибери. Пригодятся еще. А коли самогон нужен, так вона, дверцу справа видишь? Подь туды, да возьми сам.
Сергей пожал плечами, убрал деньги и направился к маленькой двери в правой стене комнаты.
За спиной он услышал голос хозяйки. Странное дело, но звук шел, казалось, совсем не с той стороны, где она сидела.
- А тебя кто послал, не тот ли рыжий, здоровый, с глазами, как бельмы? У яго еще рот вечно приоткрыт, будто там отрыжка застряла.
Сергей невольно рассмеялся. Кирзыч был описан очень точно.
- И он тоже, бабуля. - Из приоткрытой двери вышел черный кот, потерся о сапог и пошел к столу. Ну да, а что он ожидал здесь увидеть? Не хватало только ворона.
Дверь вела в кладовку, где по стенам мерцали разнокалиберные бутыли. Сергей вошел, продолжая слышать бабки-ежкин голос:
- Значит, он, говоришь? Ты вот что, бутыль возьми, где тряпочка черная на горлушке повязана. Нашел, чего ли?
- Нашел.
Он вернулся к столу. Бабка сидела все там же. Либо она уже села обратно, либо звук здесь гуляет, как хочет.
Он поставил бутыль на стол и снова сел на табурет. Что дальше?
- Что дальше, говоришь?
Он вздрогнул. Или он думает вслух? Очень может быть.
- А дальше, милок, вот что. Бери ты эту бутыль у мене даром, тольки за тобой - одно дельце.
Сергей даже не брался предположить, какое.
- Да не пужайся! Тебе оно не меньше нужно. Слушай меня, сынок, хорошенько. Знаешь, что таперича в казарме творится? Вот прям сейчас?
- Что? - Он уже не знал, чего ждать дальше. Все, случившееся этой ночью, напоминало дурной сон. Может, он сейчас проснется у себя на верхнем ярусе?
- А в казарме у тебя аккурат сейчас твово ровесника мужеского звания лишают.
- Как это?
- Как-как... Нешто не знаешь? Ты вот что, давай-ка выпей маво самогончику.
Сергей замотал головой, но бабка, нахмурившись, упрямо качнулась вперед.
- Пей, говорю! Тебе еще обратно иттить.
Комплекс чувств, при мысли об обратном пути, заставил Сергея без дальнейших уговоров выдернуть пробку из бутыли.
- Вона, на полке стакан возьми.
Самогон пробирал до костей, но чувствовалось, что продукт качественный. В груди разлилось приятное тепло, а комната подернулась туманом. Зыбкое лицо бабки маячило перед ним.
- Слушай дальше. Када ты им бутылку-то принесешь, они попьют-попьют, да на тебя кинутся.
- Ой, бабуля, не трави душу, я этого и опасаюсь!
- Не трави душу, говоришь? Это ты ловко сказал.
- А откуда вы знаете, что там сейчас делается?
- Уж знаю. А еще знаю, что житья тебе осталось при таких обычаях от силы месяцок. Прибьют тебя, сынок, как есть прибьют! Могу тебе сказать и кто.
- Да уж я и сам догадаюсь! Кирзыч, небось?
- Ты о том, рыжем? Не-а, другой, тот, что тебя в путь налаживал. Невзначай это выйдет, сынок.
Она замолчала. Кот забрался к ней на колени и свернулся клубком.
Придавленная собакой рука начала ныть, только это заставляло Сергея думать, что он не грезит.
- И что же, бабуля? Вы что-то от меня хотели?
- Я, милок, хочу, чтоб ты жил. Есть кое-кто, кому жить вовсе необязательно. Но это не ты. Дела у нас с тобой такие: если сделаешь, как скажу, то возьмешь самогон задаром, а не сделаешь, так я тебе и за деньги не отдам!
Час от часу не легче! Если он вернется без выпивки, Гвоздь его действительно прибьет, а заодно и Кирзыч. И не через месяц, а через час.
- Ладно, бабуля, говори свое условие.
- А условие мое будет такое. - Она нагнулась к нему совсем близко, изо рта у нее пахнуло чем-то протухшим.
- Как зайдешь в казарму-то, приоткрой бутыль, да плюнь туда.
Сергей думал, что сегодня уже ничему не удивится, но тут брови его непроизвольно полезли вверх.
- И все?
- Нет, милок, не все. Тряпочку черную вишь? Ее надобно сорвать, да на себе спрятать. А потом над горлушком сказать кой-чего надо. Слушай и запоминай. - Ее глаза оказались возле осоловелых глаз Сергея. - "Ошмионх, заханха". Запоминай, говорю! Ошмионх заханха! Ошмионх заханха!
Она кричала все громче, пока у него в ушах не зазвенело, как давеча после удара Гвоздя.
- Ладно!!! - Он тоже закричал, а потом примирительно поднял ладони перед грудью. - Ладно, бабуля, ладно. Надо, так скажу. Ошм...
- Цыц! - Она так взвизгнула, что он судорожно икнул от неожиданности.
- Не сейчас, дурила! В казарме. Понял, чего ли?
Он вдруг обессилел. Комната перед ним шла кругами. Все же, забористый у бабки самогон.
- Понял, бабуля, понял. А теперь можно я пойду? Мне велели за час обернуться.
- Иди, милок, иди, пока ходится. Отчего ж не пойтить.
Обратную дорогу он почти не запомнил. Кажется, на пути снова были собаки. И, кажется, они, вместо того, чтобы кинуться на него, заскулили и убежали в лес.
Соображение вернулось к Сергею только на пороге казармы. На шухере стоял дневальный. Он изумленно посмотрел на бутыль в руках Сергея.
- Что, принес?! Ну ты даешь, зёма!
В три шага Сергей проскочил мимо удивленного дневального в туалет, и там молниеносно, словно управляемый дистанционно робот, откупорил бутыль и плюнул в нее. Потом он сорвал с горлышка черную ленту и, недолго думая, запихнул за передний отворот шапки. Наконец, чувствуя себя ненормальным, он охрипшим шепотом произнес:
- Ошмионх заханха!
Все вокруг колыхнулось, а перед глазами опять повисла дрожащая пелена.
Остаток ночи запомнился Сергею смутно. Он отдал Гвоздю самогон, а сержант долго хлопал его по спине и что-то возбужденно говорил. "Деды" пили и орали дембельские песни. А под конец обезумевшая троица пристегнула Сергея к койке, и перед ним встал Кирзыч. Сергею не было страшно, и ударов он не чувствовал, словно тело его было обложено ватой. Потом он оказался у себя, на втором ярусе. Засыпая, он устало сказал в потолок казармы:
- Да чтоб вы сдохли!
Его разбудил крик дневального.
- Подъе-ем!
Он тут же вскочил, услышав команду сержанта Гвоздева:
- Черепам, сорок пять секунд - па-адъем!
Это означало, что через сорок пять секунд он и Поздень должны были стоять возле коек, полностью экипированными для выхода на улицу. Как ни странно, Сергей оделся даже быстрее. Еще удивительнее было то, что у него ничего не болело. Неужели все и впрямь было сном?! Но почему не болят вчерашние дневные побои? Они-то всяко были!
Сергей ощупал спину. На месте ужасного "яблока" возле поясницы остался небольшой бугорок, совершенно безболезненный. Ай да самогон у бабки. Если она все же была, бабка эта. Он посмотрел на Поздня и понял, что все было. И бабка, и ее пророчества. Нельзя было сформулировать словами, что именно изменилось в лице рядового Позднеева за эту ночь, но рядом с Сергеем стоял другой человек. Вспомнилось, как расшифровывается армейское унизительное наименование "чмо": "человек, морально опущенный". Вот только морально Поздня опустили давно. Сейчас было видно, что прошедшей ночью его опустили еще и физически.
Как и было предсказано, старшина Кащенко обложил Сергея матом за порванную шинель.
- Думаешь, Глянцев, новую получишь? Ни хрена! У меня твоего размера нету! Будешь в рванье ходить, позориться!
Пришлось зашивать рукав в "бытовке", узкой, как гробик, комнатке с длинными столами вдоль стен, где солдаты гладились и стриглись. Пока он неловкими движениями штопал прореху, к нему подошел сержант.
- Ты чего не сказал, что рукав порвал, черепина, а? Мне из-за тебя влетело, чмо! - Он посмотрел на кривой шов, выходящий из-под руки Сергея. - На разводе в первую шеренгу не становись, спрячься во второй, понял?
На плацу, стоя во второй шеренге, Сергей, с недосыпу, задремал с открытыми глазами. Ему пригрезилась старушка-самогонщица. Перед ним плавало ее совиное сморщенное лицо.
- Ничего не бойся! - Сказала она и засмеялась.
Кто-то ударил Сергея по шапке, и лицо бабки сменилось затылком впереди стоящего солдата.
- Не спи, солдат, замерзнешь! - На Сергея смотрел старшина. - Носом дыши! - Обратился он уже к солдату в первой шеренге, боровшемуся с приступом кашля.
После развода их, как всегда, погнали в автопарк, где работы вечно был непочатый край. Ни одна из старых машин в части не "бегала", как положено. "Деды", вернувшись в казарму, полезли в "сушилку" - помещение, где решетчатый пол был сварен из стальной арматуры, а по стенам шли крюки для развешивания одежды. Под полом сушилки, в "подвале", накидав сверху маскировку из ватников, днем спали старослужащие, а задачей остальных было их "отмазывать", придумывая, какой работой и где они заняты. Впрочем, все офицеры знали, где именно "работают" днем "дедушки". Там же, в сушилке, остальные переоделись в черные ватники, штаны и валенки для работы в автопарке.
Взвод зашел в большой бокс, где стояли их машины. Мороз крепчал, мысль о том, что придется мерзнуть в этом "холодильнике" до обеда, наводила тоску.
- Глянец! - К нему подошел сержант. - Пошли мормона перебирать. А про ночь и утро мы еще вечером поговорим.
Они пошли в угол бокса, спина сержанта вызывала страстное желание двинуть по ней гаечным ключом, который был в руке у Сергея. Но у Гвоздя в руке тоже был ключ.
- А чего говорить-то? Самогон я принес? Принес.
- Я тебе говорил, что кровати надо заправлять?
- Так Поздень же заправил.
- А ты что, принц Египта, что ли? Ладно, потом поговорим. Я бы тебя сейчас оформил, да на морозе возиться неохота.
- Ага. Скажи честно, что офицеров боишься!
Гвоздь остановился и с разворота ударил ключом Сергея по загривку. Сергей упал на колени.
- Вот, запомни! - Сержант встал над ним и пнул в бок валенком. - Вот это и есть твое положение! Я не знаю, за что на тебя взъелся Кирзыч, но мне это по херу! Ты у меня сортир языком вылизывать будешь!
В проеме ворот появился старшина. Гвоздь матернулся и схватил Сергея за воротник, поднимая с колен.
- Вставай! Вставай, череп, быстро!
Сергей не верил своим глазам. За старшиной в бокс вошли все трое "дедушек". Они еще не отошли от жаркой сушилки, ежились и моргали сонно. Старшина подталкивал их вглубь бокса.
- Давайте-давайте! Зажрались совсем! Думаете, дембель уже в кармане?! Я вам устрою увольнение в последней партии! Не хватало еще из-за вас выговор получить! Сержант! Получи своих рядовых в распоряжение! И чтоб работали все! Я буду заходить, проверять!
- На мормон их поставить, товарищ прапорщик?
"Мормонами" или "крокодилами" называли в части древние автомобили "Зил" с длинными узкими капотами, давно снятые с производства. Второе название они получили за длинные "морды", происхождение первого было покрыто мраком.
- Оставьте мормон! Он все равно свое уже отъездил. Вон, шестьдесят шестой ГАЗон заведите мне, радиостанцию. Хлебовозка еле ходит. Сломается, на чем хлеб возить будем?
Он ушел, и "деды" расположились на деревянных ящиках у стен. Само собой, ковыряться в двигателе досталось Сергею, под руководством Гвоздя. Двигатель располагался под кабиной, они отстегнули ее, наклонив вперед. "Деды" вяло переговаривались, и посмеивались над бесплодностью усилий ремонтников.
- Слышь, Таран, а у Глянца ловко получилось ночью за бухлом сбегать, - заметил Кирюха.
- Надо его сегодня опять заслать, - откликнулся Таран.
- Ага, а потом на койку подвесить, - зевнув, добавил Кирзыч.
Кирюха покачал головой.
- Он у тебя так сдохнет. Опять в дисбат уедешь.
- Не сдохнет... Он парень крепкий. Сегодня ночью не пикнул. Да, Глянец?
Сергей молча протирал залитые маслом свечи двигателя. Вдруг он увидел, как выпавшая из его шапки черная ленточка спланировала куда-то внутрь машины. Он выругался и залез на машину повыше, чтобы отыскать лоскут. Тут же послышалось трехэтажное ругательство Тарана.
- Вы гляньте, он еще и огрызается! По почкам захотел?!
- Отставить "по почкам"! - Никто не заметил, как старшина вернулся в бокс и подошел к ним. - Кирьянов, Хвостов, Таран... Тьфу, Никитин! Встать и приступить к работе! Я вас на губе сгною!
- Старшина, - Таран встал с ящика раньше остальных и виновато развел руками. - Мы тут обсуждали, чего делать. Не заводится, сука!
- Отставить ругаться! Рядовой Хвостов! - Кирзыч, скривив физиономию, смотрел куда-то в угол бокса. - Кирзыч, мать твою! На меня смотреть! Взял ключи у рядового Глянцева и полез в движок! Никитин! Пошел к зажиганию! Будем заводиться. Сержант Гвоздев, идите командовать остальными! Они там уже весь бокс прокурили!
Гвоздь ушел в другой конец бокса, а Таран нехотя подошел к открытой дверце наклоненной кабины. Кирзыч потянул Сергея за полу ватника, и тот чуть не свалился с двигателя.
- Ключ давай, череп, - рявкнул он и добавил шепотом, когда Сергей спускался на бетонный пол бокса. - Я тебя ночью урою!
Сергей думал о черной ленточке. Первым, что он почувствовал, уронив ее, была боль в шишке на спине.
Попытки завестись ни к чему не приводили. Старшина подошел и сдернул Кирзыча так же, как тот недавно - Сергея.
- Отойди, автослесарь хренов! Только и умеете, что молодых гонять!
Он поднялся на подножку и наклонился над двигателем.
- Таран, а ну, покрути стартером!