2
Ну так вот…
Ну так вот, детушка, слух,
што дальше было.
Шарик-то я забрала. Сижу
себе, гляжу в нево, а ён так и переливаиться, так и светиться. Энергия,
значиться, тамо. Тут слышу – в окно шкребуться. Глянь – а ето ж Фиска моя,
хвостишше трубой. Довольныя!!!!
- Слушь, Меланья, - говОрить, - што я узнала-то! Где сейлорицы
живуть, мне неведомо, но зато я про Нефритку такое услыхала, такое!!! – и
хохотом заливаиться.
- Ты, фефела шерстистая, не тяни, а рассказывай!
- У Нефритки девчушка есть, роман с ним крутить…
- Ето я знаю.
- Дык знаешь што? Девчушка ета с сейлорицами в дружбе тесной! Не
раз уличные кошаки их вместе видали!
Тута я хватаю метелку свою
наперевес.
- Если ето так, Фиска, то счас она, девчонка ета, сюды явиться. С
козлом нашим амуриться. Значить, мы ее накроем, Берилке свезем, а на нее и
сейлориц прихватим.
-
И
как ты ето себе думаишь? – ворчит кошавра моя. – Ить Нефритка тебе никак не
даст…
- Ето я ему сама наподдам, - заявляю. – Мы, чай, не в Королевстве!
Тута стук в дверь. Я
подскочила, шарик к себе в кровать пхнула, халат запахнула, дверку открыла,
глядь – начальник мой.
-Бабка, - ворчить, - ты пошто не на работе-то?
- Ох, звиняй, родимый, - подвываю, - делов-то у тебя в гостинице
неуемно. Токмо от дирехтура етово пришла, аж скрючило старуху, покед за ним
мусор вытаскивала.
- Ты ето давай, не ленися. Завтра с утра делегация к ему
приезжаить, все должно быть путем! Так што иди в банкетную залу, приберися там.
Ушел, окаянный. Я ему вослед
кулаком-то погрозила, а што делать? Да мене в Королевстве кажинный год Берилка
самолично вручаить грамотку почетную «Лучшая уборщица», усе знаю, никогда
нареканий не получала, везде поспевала, а тута какой-то хмырина смееть мене
указывать! Да евонной прабабки ишшо и на свете-то не было, когда я уже по
возрасту на пенссии должна быть…
- Ничаво не выходить, Фиска, - вздыхаю. – Ты ето, давай, проследи,
где нефриткина сопелка живеть, а мне работать пора.
Взяла я метлу да ведерко с
тряпкою, в ведерко шарик Берилкин забросила – пущай таперича в столовой ихней
поработаить. Из фуры народ как раз стал подтягиваться, зевають во все рты, ишь,
негодники! Видать, манерам их не учили, мамки с батьками подзатыльников не
давали, не говОрили, што пасть свою в обшшестве разевать неприлично! Ну ничаво,
родимыи, вы токмо до завтрего в себя придите, будеть вам и постелька сладкая,
пуховая, и гробики маленькие, уютненькие. Берилкины лорды совсема работать
разучилися, энергию качають понемножку. Да какой же толк от етово?!
Ну што ты говОришь, детушка?
Али я не ведаю, што делаю? Народишшу не Земле етой полным-полно. Ежели хто и
помреть, так на ево место счас же новыи набегуть! Так што ты, девонька, не
поучай меня, старую, а сахарку, сахарку клади. Видать, возьму-ка я швабру свою,
да поучу тебя. Совсема на Кунсайтовых харчах разжирела.
Ево-то благородие хозяин
знатный, рачительный. Вот, помню, лет етак четыреста назад… али пятьсот… ох,
совсем старая стала… справлял ён годовщину своей встречи с Зойкой-паскудником.
Дык сколько объедков я тогда для Фиски домой унесла! Сколько сладостей для
Банданки! И для старухи беззубой осталося ишшо!
Мой-то козел ничаво окромя
себя не видить, не слышить, об уборшшице своей не заботиться, вот поделом ему!
Все расскажу, девоньки, все поведаю!
Ох, так прихватила я шарик,
принесла в столовую, припрятала куда поукромней, ползаю со шваброю, пол мою,
мою… Тута слышу – топот на лестнице. И входить! Парнишше длинный, тошший,
чорноволосый, одно слово – глиста во фраке. Официянт. И, не спросясь, ножишшами
своими по полу мокрому – шасть, шасть, шасть, тарелки расставляить!
Я ево, окаянново,
водичкою-то из ведерочка окатила.
- Ты, - воплю, - паскудник бессмысленный, куда лезешь? Не видишь –
бабка старая работаить ручек не покладая? А ты, свернавец эдакий, усе изгадил!
Ён тута сморить на меня, и в
зенках евонных што-то мне знакомое показалось. Ахти Металлия, да ето ж тот
хмырина, который меня розой шибал, которому я жопу шваброю чистила, который с
сейлорихами якшался!
«Ну, мил друг», - думаю, -
«чай, будеть тебе на орехи».
- Ты хто вообще такой? – спрашиваю.
- Мамору, - отвечаить, – я. Официянтом здеся работаю.
Я етой маморе и говОрю:
- Значиться, так. Берешь тряпку и везде, где наследил, убираишь. Я
тута отлучусь, вернусь – штоб ни пылинки, ни грязинки не было. СтаршИх уважать надобно!
Што он шарик найдеть – я не
боялася. Я ево хорошо припрятала.
В свою комнатенку спускаюся
– сидить там Фиска, умываиться.
-Не поспела я за козлом, - сокрушаиться. – Ён как сел в свою
машинку, как припустил, будтоть за ним Берилка гониться… И где девка евоная
живеть, не разведала.
- Не хнычь, - обрываю, - лучше вызнай мне, где Мамора-официянт
проживать.
- Ты што, бабка, смеешься? – вытарашшиваить кошавра зенки. – Я
кошка, а не справошник!
- Дык и поговори с кошаками ишшо разик, всяко они усе знають. Чай,
в городишке етом кошаков нонче много расплодилося!
Фиска ворчить, но дело
знаить. Опять ускакала хвост задрамши. Бедолага. И не трогала бы я ее, не
трепала, дык дело-то важное.
Ох, сколечко Фиска моя
повидала, сколечко перенесли мы вдвоем!
Мне ить ее сама
королева-матушка покойная преподнесла. Фиску ишшо котенком-слепышом хтой-то в
речку скинул. А королевушка наша у речки той сидела. Видить – плыветь
сверточек. Она ево цап – а там котеныш. Королевушка наша мягкой души к тварям
неразумным была, вот и дала мене на воспитанье.
Банданка, што ето там?
Пирожные? А откель?
Ах ты такая-сякая,
срамница-распутница! По тетискиным ступням пойтить решила? Да я тя счас,
окаянная!!
Ох, Агавка, не серчай на
старуху, што ругаиться многонько. Не виноватая я, внученька-то у меня
одна-одинешенька! Вот и забочуся по мере силушек, а она с мужуками задом
финтить!
А ты, девонька, не боись
бабушку-то! Подумашь, ругнула разик-другой! Ташши пирожные, счас мы их с
чайком-то и навернем! И с сахарком!
Чаво я усе отвлекаюся, но
вспомнилася мне тута одна юма по соседству. Скупая была – жуть! И надо ж было
случиться, што пожаловал к ней сам Зойка-развратник. Дык ево надо было
угостить, приветить, чайком напоить… А юма та у Джедайтки работала, кой-чаму
научилася, глаза овела гостю высокому. И подала Зойке жуков да павуков, которыи
у нее по стенкам ползали. Тот обманумшись, принял их за пирожныи, да усе и
скушал! Приходить домой, а изо рта павучья лапка торчить!
Потом ево высокоблагородие
ту юму самолично по ветру изволили развеять…
Ох, заболталася я чавой-то!
Значиться, возвращаюся я в
столовую, а Мамора ета метелкою по углам елозить, будто трудиться.
- Иди-ко ты отседова, - говорю ему, - да помни – уборщицын труд –
самый тяжкий. Но вона я какая старая и неуклюжая, а усе начисто вымыла, а ты,
молодой да здоровый, даже што сам напаскудил, убрать не смог!
Обиделся, убег.
Мою я полы далече и рзмышляю
– как бы мне через Мамору ету до сейлорих дотянуться-то! Вот была бы радость
Берилке!
Своими силами не управиться.
Позвать бы Нефритку на помощь, но ён со своею кралею где-тоть бултыхаиться, а
краля евоная сейлориц подружка. Ево высокоблагородие не отказал бы мне, дык
токмо как с ним связаться-то! Или сразу Берилке сообшшить, пущай сама
разбираиться?
Ох, тяжко, тяжко.
Так ничаво не придумамши,
собралда я метелки-тряпки и побрела в свою комнату.
Назавтра будить меня
начальник.
- Ты, бабка, - говорить, - молодец. Никаких нареканий к тебе
нетути. Ступай, погуляй, выходной у тебя сегодня будеть. Токмо к вечеру
возвращайся – банкиры отобедають, убираться надоть будет.
Дал мне какой-то мелочевки
денежной, вроде как, за труды вчерашни, и спровадил за порог. Токмо метелку
прихватить успела. Не люблю без инштрумента шататься.
Фиска окаянная! А ну вылазь
из помойново ведра банданкиново! Нету там ничаво, уже сама проверила!
Когда успела? Агавушка,
детушка, у меня глазок знаишь какой наметанный? Я токмо на ведерко гляну, дык
сразу скажу, што в нем было. А за Банданкой моей надо бдеть и бдеть, а то как
бы чаво не натворила! К тому же, соседки ееные мне напели тута, што приходил к
ней мужик какой-то чернопузый, усатый и бородатый, вот я и беспокоюсь.
Выбрела я за гостиницу, а
там Фиска стоить.
- Меланья, - говОрить, - нашла я тебе твою Мамору. Живеть ён
во-о-он в том домине, на самом верху. И сейлорица тож к нему прибегаить, я ее
уже видела. Они счас там как раз обои, лови, не хочу.
А тута как раз Нефритка
подъезжаить, злюшший-презлюшший!
- Штоб я ишшо когда с малолетками связался! – ворчит. –
Представляишь, Меланья, ета Нару сожрала одиннадцать пудингов, и я за все
заплатил! А потом поташшила меня в кино. Да я ето кино не переношу и на дух! А
потом…
- Потом суп с котом, - обрываю. – Слушь меня, Нефритка. Если
хотишь Берилке нос утереть – айда за мною. Сейлормуниху возьмешь вместе с ее
цилиндровым хмырем и королеве нашей отвезешь.
Козел мой сразу же просиял.
- Ежели и взаправду будить такое, - говОрит, - перед тобой,
Меланья, в долгу не остануся!
И верно, прихватил обоих
голубчиков прям в гнездышке.
- Ну, Меланья, - сам весь из себя довольный, - Берилка велела тебе
остальных четырех изловить. С этими, говОрит, ты хорошо управилась, тебе от нее
весь и почет.
- Што? – спрашиваю. – Да ты, никак, Нефритка, совсем с ума спятил!
- Почему? – вопрошаить, а сам смееться. – Ето ж ты Мамору
вычислила? Ты. Я все Берилке рассказал, без утайки!
Ну не козел? Козел! Ето у
нево "в долгу не останусь" называиться!
И не поверите, девоньки, кто
такой Мамору-то оказался! Сам Эндимиён!
Как – кто такой? Неужто не
ведаете? Ето ж с тыщу лет назад жених Берилкин был. Токмо убег он от нее к
прынцессе Лунной. А прынцесса ета – Сейлормуниха. Берилка ее в клетку посадила
и велела три дня не кормить, а сама с Эндимиёном заперлася и сидить с ним.
Токмо вчерась вышла на часок, и обратно.
Эй, Банданка, што
заслушалась? Ты ето давай, чайку подливай, сахарку подсыпай!
Значиться, поругала я
Нефритку за его язычишше длинный – добро, мне, старухе, позволено, а молодой
мужик болтаить многонько. Знаю, знаю от кого научился…
А вот етово, Агавка, знать
тебе не стоить. И тебе, Банданка, тож. Ето тайна евоная и моя, а прочим сюды
лезть нечево.
… и тут Нефритка мне
заявляить:
- У Сейлормунихи должон был быть Кристалл Серебряный. Берилка им
владеть хотит.
- Так пущай владеить, - говОрю. – Мне-то што? Уж не думаишь ли ты,
што я ево искать должна? Постыдился бы старухи!
Нефритка нахмурился.
- Сейлормуниха не говОрить, где ён. И Эндимиён тоже молчить. Нужно
сейлоров ловить, а я не могу. Меня Джедайт в гости звал, я идить должон! Так
што, Меланья, усе на твое усмотрение.
- Эй, погодь, - кричу вослед. – У тебя ж намедни встреча с
банкирами!
- Сами встретятся, - рукой машет.
Уселся в таратайку свою, на
газ нажал – токмо ево и видали!
И осталися мы с Фискою
вдвоем. Што делать – не представляим. Сейлорицы и Кристалл Серебрянный –
задачка по плечу разве што ево высокоблагородию или Зойке распаскудному, или
Джедайке с Нефриткой, или самой Берилке. А мы хто? Юма да кошавра ееная. И што
мы могем?