Мой ангел
Боль прошла, но не забылась,И всего одним усильемОбретенная бескрылость,Злая сказка стала былью.Не смотри теперь на небо,Недоступное в смятеньи.Ведь отныне, где б ты не был,Прерывает взлет паденье.---------------------------------------------Полночь свежим ветром плещет,Рвя из сердца крик бессилья.За спиной не затрепещутПереломанные крылья.И под тяжестью проклятья,Находясь на грани срыва,Небесам раскрыв объятья,Замираешь над обрывом.
Ксиомбарг «Падший Ангел»
Сегодня Он пришел снова…
Пришел и молча сел рядом со мной на гладкий, обточенный водой камень, такой большой, что на нем без проблем уместились бы двое, а то и трое. Хотя здесь, на северном побережье, все камни такие – холодная соленая вода любовно и голодно вылизывает валуны, обтачивает их песком, заботливо ворочает тяжелые глыбы, расставляя их по мгновенной задумке. Интересно – Он уже не первый раз выбирает именно этот камень среди россыпи точно таких же… Это кажется мне странным. Впрочем, может, наблюдая за Его повадками и привычками, я когда-нибудь смогу понять Его самого?
Несколько наивная надежда, что мне в общем-то не присуще, но все-таки…
Сейчас Он кажется грустным – сине-серые глаза цвета зимнего шторма задумчиво смотрят мимо меня, в никуда, спокойное и умиротворенное лицо на редкость импонирует моему настроению – я сегодня тоже ощущаю себя на редкость мирно. Единственным раздражающим элементом на общем фоне оказываются лишь пронзительные и резкие крики чаек над нашими головами – достаточно неприятные, хотя и привычные нам обоим: и мне, и Ему.
- Хм, иногда мне кажется, что только рядом с тобой я способен мыслить размеренно и неторопливо, - наконец тихо произносит Он.
Я усмехаюсь в ответ – Ему сейчас вряд нужны мои слова.
Ветер треплет наши волосы, скользя легкими воздушными пальцами сквозь пряди. У Него странные волосы – недлинные, всего лишь до плеч, мягкие и темно-русые, с оттенком старой древесины устало дремлющего на волнах драккара или простого парусника. Мягкие темные волны, падающие на высокий умный лоб, навевают мне приятные ассоциации с водной гладью в штиль – причем обязательно не у берега, где ветер все равно заставляет водную рябь бежать быстро и лихорадочно, а на просторе… В отличие от Него мои собственные убеленные сединой длинные пряди кажутся отражением прибрежных вод, где галька смешана с песком и водорослями, а соленая пена в бесчисленный уже раз оставляет свои слезы на берегу.
- Почему Ты печален? – мягко спрашиваю я, задумчиво глядя на небо – кажется, завтра будет шторм… Хм, наверное, это хорошо.
Он беспомощно пытается улыбнуться – четко очерченные губы кривятся, но усмешки так и не получается. Похоже, сегодня Он не настроен шутить.
Что ж, значит, будем грустить…
- Сегодня утром я видел рассвет – застал его, пробираясь по скалам недалеко отсюда, - как-то невпопад отвечает Он, глядя в сторону. Я замечаю – Он следит взглядом за одной из особо нахальных чаек, не боящихся меня. Я недовольно ворчу и тихо шепчу несколько слов – чайка, испуганно вскрикнув и резко дернув белыми крыльями, взлетает и скрывается из виду.
Он вздыхает.
- Знаешь, лучи восходящего солнца все никак не могли пробиться из-за туч, затянувших почти все небо… Такая печальная картина. Представь себе светлое золото – не то, каким оно бывает сразу после чеканки монет, и не то, каким оно станет, пролежав на морском дне долгие годы… Такое светлое-светлое, как… как умирающий пшеничный колос, высушенный солнцем до последней капельки сока… - Он умолкает. Я не тороплю – куда нам спешить? Здесь так тихо и спокойно – под прикрытием вздымающихся исполинскими замковыми башнями холодных серых скал, здесь можно помолчать ни о чем… Немного подождав, Он негромко продолжает: - Ты, наверное, никогда не видел пшеничные поля… Я и сам не видел до недавних пор – помнишь, я ездил на юг, в степи? Несколько лет назад? Если не доезжать до Византии и даже до владений кочевников, то можно увидеть, как солнце палит колосья жестоким жаром…
Он мягко улыбается – видимо, воспоминания эти весьма приятные. Я не перебиваю Его и ничего не спрашиваю – я знаю, рано или поздно Он расскажет мне все.
Проносящийся ветер оставляет на его устах соленый поцелуй… Хм, что ж, он действительно очень красив – на редкость правильные черты лица, истинно мужские, твердые и спокойные, необычные глаза, необычная улыбка, приятные на ощупь волосы… Неудивительно, что он приглянулся даже холодной владычице северного ветра.
- Когда я вернулся сюда, долго не мог привыкнуть к вечно серому небу и прохладе… - Он бросает задумчивый взгляд на низкие хмурые небеса и говорит в подтверждение моим мыслям: - Завтра будет шторм.
- Да, Ты прав, - спокойно отвечаю я.
- Солнечные лучи сегодняшнего рассвета, - вновь продолжает Он свой рассказ, - напомнили мне Ее. Ее волосы, пряди подстать самому солнцу, вырывающемуся из-за туч…
Я улыбаюсь – ну конечно, о чем еще Он мог мне сказать?.. Любовь – это слишком сильное чувство, особенно такая любовь, куда до нее моему спокойствию и задумчивости? Впрочем, я испытываю радость от того, что Он делится этим именно со мной – меня не покидает ощущение, что я слушаю тихую исповедь собственного сына, столь сильны мои душевные волнения, вызванные Его словами. Я слегка хмурюсь – нелегко признаваться в том, что кто-то может поколебать твое спокойствие и безмятежность, ведь это так непривычно и странно для меня…
- Иногда я думаю – зачем мне все это? – Он каким-то отчаянным движением запускает ладонь в мягкую массу волос, неосознанно помогая ветру теребить их и перекладывать отдельные прядки. – Твоя мудрость велика – ответь мне, зачем?
Я опускаю глаза – неопределенного, вечно меняющегося цвета – еще одна моя особенность наряду, как Он любит повторять, с «великой мудростью». Что ж, возможно, Он прав… частично.
Я позволяю себе легкую улыбку.
- Ну, ты же сам выбрал себе этот путь, - тихо говорю я, выкладывая из гальки, в беспорядке разбросанной по песку, какой-то даже мне неизвестный рисунок. – Ты ведь знаешь… Это ради Нее, верно?
- Ради Нее, - эхом повторяет Он, полуприкрыв глаза. – Ну конечно… Если бы я только знал тогда, на что иду…
- Так быстро разочаровался? – как бы невзначай спрашиваю я, уже зная, что Он ответит.
- Нет, что ты! – возмущенно восклицает Он, полностью оправдывая мои ожидания, впрочем, тут же остывает. – Просто… это очень тяжело… Иногда я вспоминаю, какой Она была тогда, раньше. Золото волос и черные, как сама бархатная вечная ночь, глаза с длинными чернильными ресницами – лучами бессмертного темного солнца – прямыми и острыми, словно стрелы, безжалостно разящие в цель…
Он знает, о чем говорит, упоминая бархат вечной ночи, - к сожалению, мне об этом знать не дано – мое рождение случилось куда позже тех времен. А Он – Он жил еще тогда, когда вечная ночь была единственным сущим в мире, если, конечно, не считать Великого Творца и его ангелов, к числу которых некогда принадлежал и мой собеседник. Когда-то очень-очень давно…
Хм, и после этого Он говорит о моей мудрости.
- Она была гибка и стройна, словно молодая лань… Нежная кожа ее так и звала коснуться. А я мог только наблюдать…
Мне уже доводилось слышать эту историю, и не раз, но я никогда не устану выслушивать ее снова и снова – никто, кроме меня, не удостаивался еще такой чести. Впрочем, имя Его возлюбленной сейчас известно многим – еще бы, предпочесть вечному блаженству в Эдеме любовь демона – мало кто способен на это. Хотя та, что пришла за Ней, оказалась еще большей сумасбродкой – на мой взгляд, так просто слишком глупой. Попробовать фрукт, предлагаемый змеем – это надо было полностью отключить все инстинкты, оставив одно лишь любопытство. О, женщины! На редкость верно поступают моряки, что наотрез отказываются брать вас на борт – как прекрасны вы дома в мирное время, так опасны в свободном полете… Без присмотра.
- И потом, когда она нарушила все мыслимые и немыслимые законы… О, как я тогда страдал! Черные глаза ее действительно оказались даром вечной ночи – ибо лишь вечная ночь могла заставить ее полюбить демона! Выбрать его – его! – предпочесть его законному мужу! А я опять мог лишь наблюдать… - И снова ветер запечатывает его уста быстрым прохладным поцелуем – похоже, владычице севера не по нраву такие речи.
Я вздыхаю – невозможность сделать что-либо слишком знакома мне. Сейчас я понимаю Его лучше, чем кто-либо. Ангел, полюбивший человека – первую из созданных женщин, проклятую ведьму, чье имя сейчас под запретом, дочь ночи и страха, невесту демона, что предпочла благости и сиянию Эдема вечный мрак! Ангел, сжигаемый греховным чувством, сначала терзаемый ревностью к ее мужу, потом – к созданию тьмы, угнетаемый невозможностью быть с любимой и пониманием этой невозможности…
- А когда я узнал о решении Творца… О решении уничтожить ее… знаешь, сейчас так уничтожают порченых особей. Тогда я впервые захотел умереть – в ночь гнева я мог бы возненавидеть Создателя, я мог бы возненавидеть себя и ее, воспылать яростью к самой плоти! Я мог бы уничтожить себя… и мир вокруг.
И снова я понимаю Его очень хорошо – желание самоуничтожения присуще и мне тоже.
- А вместо этого… вместо этого я стал просителем. Я молился, стоя на коленях… Я… если бы Творец отказал мне, я готов был продать душу самому Дьяволу – он ведь существует, ты не думай! Он был бы счастлив заполучить ангельский дух… вот только смог бы он помочь мне? Не знаю. Не знаю…
- «Мой ангел, скажи, о чем же думал ты в этот день? Мой ангел, о чем ты думал в эти доли секунд»[1]? – нараспев шепчу я слова еще ненаписанной песни. Впрочем, Он не обращает на меня никакого внимания, слишком захваченный вихрем воспоминаний. Глаза его сверкают – прежде схожие оттенком с штормовыми волнами, сейчас они напоминают предгрозовое небо, когда молния вспыхивает слишком высоко, за облаками, и на земле заметно лишь приглушенное сияние. А если ночью взглянуть в морские глубины, то иногда можно увидеть там холодные северные звезды, далекие, недоступные и яростные – и они тоже имеют некоторое сходство с его взглядом сейчас.
- Но мне и не пришлось узнавать, - Он грустно улыбается. – Меня выслушали. И предложили решение – Создатель снова возродил бы ее, не уничтожив душу… У нее просто отняли бы память – зачем дочери тьмы помнить, кто она по знаку рождения? Меня возродили бы вместе с ней – человеком, правда, но это мелочи… Неплохой вариант, верно?
Ветер бросил Ему в лицо щепоть сухих песчинок, заставив зажмуриться. Владычица севера положительно рассердилась. В ответ на мое неодобрительное тихое бормотание ветерок коротко фыркнул – мол, выполняю приказ – и умчался вдаль, скользнув легким дуновением по прибрежным скалам.
- Знаешь, как ее сейчас зовут? – внезапно спрашивает Он. Это известно мне, но Он все равно бы сказал еще раз, моего ответа тут не требовалось. – Лилиан! Лилиан, понимаешь? Почти как… как тогда… - мне удается прочесть по Его губам запрещенное имя.
«Лилит».
Дочь мрака, первая ведьма, невеста демона…
Лилит.
Мне дозволено поганить уста этим именем безо всякого страха быть наказанным, в отличие от него самого. Ибо кто может услышать меня сейчас?
- Мне дали возможность завоевать ее любовь, быть рядом с ней всю жизнь, всю человеческую жизнь – так мало! Но если бы все было так просто… Если бы все было так просто!
Он замолчал. Мне тоже не хотелось говорить – да и что тут скажешь?
За любовь нужно платить?
А ведь так оно и есть.
Когда-либо любившие меня знают об этом непонаслышке.
- Ее невозможно было не любить… - тихо произносит Он, прикрывая ладонью глаза. – Я могу понять его, ведь она принадлежала тогда ему. Его месть оказалась действительно изощренной… Сделать так, чтобы она никогда не смогла меня полюбить – что могло быть более жестоким? Впрочем, я его не виню… Что взять с создания тьмы и слуги Дьявола? Демоны никогда не отличались милосердием и покорностью судьбе…
Он замолкает, на сей раз окончательно. Мирные волны шепчут нам свои вечные песни…
Мне хочется сказать Ему что-нибудь очень доброе и хорошее, что-нибудь тихое и ласковое, чтобы Он забыл о своем даре и проклятии, чтобы Он забыл о Ней, чтобы забыл обо всем. Мне хочется обнять Его, утешить, унести печали…
Мой ангел.
Мой маленький безумный ангел…
Демон был прав, да и ты был прав – Ее невозможно не любить. Даже твое страшное проклятие – прощальный подарок смеющегося врага и слуги Дьявола – даже оно не смогло остановить тебя. Ибо безумие бессильно перед любовью.
Верно?
Он протянул ладонь и мягко коснулся моего прощального подарка – крупной редкой ракушки, по форме напоминающей шлем отважного воина, заботливо выглаженной мною до зеркального блеска.
- Прости, я, наверное, надоел тебе… Каждый раз со своей исповедью… Прости!
Он решительно развернулся и пошел прочь от побережья, снова оставляя меня в моем вечном одиночестве. Красивая спина гордо выпрямлена – и не сказать, что Ему пришлось пережить столько испытаний. Да, ни на Его лице, ни на Его теле не осталось следов тягот – казалось, физические увечья все эти годы обходили Его стороной. А вот Его душа…
Темная фигура медленно растворялась в еще более густой темноте у подножия скал, оставляя мне лишь тягостные воспоминания и непроходящую боль.
Хотелось крикнуть Ему – подожди, не уходи, прошу! Ты же единственный, кто может меня слышать, единственный, кто знает меня и мою тайну! Ты не безумен – это вовсе не проклятие! Это дар, дар, дар, демон был слишком хитер для того, чтобы просто лишить тебя разума!
Мой ангел!
Мой ангел-хранитель, мое беспомощное дитя, мое любимое дитя!
Ее невозможно не любить – но оставь Ее, ты же знаешь, Она – благородная дама, баронская дочь – и не посмотрит на безумного менестреля… Оставь Ее, будь со мной…
Хотелось кричать и выть, хотелось остановить Его.
Только ничего не получится, я же знаю… Он умрет, Она тоже, а мне останется лишь вечно гнать свои бессмертные волны и вылизывать холодные песчаные пляжи севера…
Ведь море вечно. Ведь мой удел, мой приговор – вечность.
Верно?
…завтра будет шторм…
Кей, 20
сентября 2004